Карма - [28]

Я поднимаю на нее взгляд.

Она в ярости. Так сильно прикусила губу, что из нее потекла кровь.

Кретин кретин кретин

У тебя и камень запоет, – говорила мне Парвати.

Скорее, заплачет.

Ой, прости, Майя. Ну и выбрал же я историю.

Она отворачивается и идет прочь.

Майя, ну пожалуйста! Я был бесчувственной скотиной. Рисовался, какой блестящий я гид, и не подумал, каково тебе слушать.

Ее сари цепляется за неотесанные камни. Она прихватывает ткань обеими руками, как простыню.

Постой, Майя, подожди! Я хочу попросить прощенья. Как-нибудь загладить вину.

Она сбегает по длинной лестнице, ведущей со стен в город.

Майя!

У подножья лестницы она накидывает на голову конец сари и, сделав шаг, оказывается на узкой улице.

Постой!

Она исчезает в толпе. Растворяется каплей оранжевой краски.

Потерял

НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ.

Это же мой город! Я знаю его до последнего дюйма! Мне знакомы все закоулки, все двери, каждый выщербленный камень на каждой улице. Везде, где только можно спрятаться, я когда-то прятался сам. Под прилавком на рынке. В сумраке джайнских храмов. За резными ширмами. Под тележкой с овощами. Под женской юбкой.

НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ПОТЕРЯЛ ЕЕ.

Я расспрашиваю детей. Торговцев. Женщин в публичном доме. Расспрашиваю попрошаек. Монахов. Даже прокаженного, у которого от болезни отвалился язык. Но ее нигде нет. Она растворилась в тенях. Среди камней.

Я яростно стучусь во все знакомые дома, даже в тот, где живет Теджаль. Хари берется сбегать к нам, посмотреть, вдруг Майя вернулась сама.

Не понимаю. Кто эта девушка, умеющая растаять в воздухе?

Через три мучительных часа

Я слышу голоса и сворачиваю в переулок.

Кто ты такая? Откуда такая симпатичная? – С десяток женщин окружают ее. – И где же твои волосы? – Дергают. Пихают. – Постригла по обету? – Щиплют. Тычут кулаками. – Или тебе их обрезали за беспутство? – Плюют ей в лицо.

Прекратите! – кричу я.

Хо-хо-хо, – ухают они хором. – Вот и принц явился. – Смеются и улюлюкают. – Давай, спасай свою шлюху!

Я расталкиваю женщин и заключаю Майю в объятья. Она вся дрожит, как новорожденный козленок. Зубы звонко стучат, как стеклянные колокольчики на ветру. Она смотрит мне в глаза и в следующий миг заливается слезами.

Сумерки

Мы переступаем порог с последними лучами солнца. Как бы я хотел, чтобы они стали нашим щитом. Чтобы укрыли от гнева, который на нас неминуемо обрушится. Мы с Майей останавливаемся в прихожей. У аммы побагровело лицо. Взгляд обещает бурю.

Сейчас я тебе все объясню, – начинаю я.

Что-то не верится, – говорит она.

Мы не виноваты.

Неужто, Сандип?

В воздухе повисает непрозвучавший вопрос: А КТО ЖЕ ТОГДА?

Майя кланяется амме, подхватывает подол сари и начинает

медленно подниматься по лестнице. Каждый ее шаг —

признание вины.

Я.

ВИНОВАТА.

ВО.

ВСЁМ.

Амма

Все вышло так, как я говорила, Сандип. Я сразу поняла, что с Майей нам не сладить.

Но она же не виновата, что здешние женщины такие злые и невежественные!

Даже если так. Люди в городе сплетничают. Обсуждают нас. Нашу семью! Им любопытно, кто мы на самом деле такие. Есть ли у нас секреты? Что это за существо по имени Майя? Да, скажи мне, Сандип, кто она такая?

Понятия не имею! Откуда мне знать?

Я же вижу, как ты всё записываешь в блокнот. Тебе наверняка есть что сказать.

Амма, мои записи касаются только меня. И больше никого!

Прекрасно, Сандип. Возись с ней и дальше, если хочешь. Но больше никаких праздных прогулок. Тоже мне принцесса. С завтрашнего дня она помогает мне по дому. За служанку мне ее выдавать легче, чем за родственницу.

Помогает по дому? Ты на ее руки посмотри. Она ими в жизни не работала!

Ты и к касте-то никакой не принадлежишь, а туда же: мол, труд унижает. Наслушался, что Бариндра несет про Махатму Ганди и бесклассовое общество! Она будет помогать мне со стиркой. А если женщинам ее касты совсем уж не пристало стирать, она, будь уверен, как-нибудь даст об этом знать.

Но так нельзя! Женщины ее замучают. Пита тебе не позволит.

Все он позволит. Когда ему что-то приходит в голову, он любит проверить это на деле. Вот с помощью Майи он и проверит свои идеи о сострадании и терпении.

А ты – о подлости и унижении!

Ты думаешь, я хочу поквитаться с Майей. Ты неправ. Девчонка просто не понимает, что надо делать, чтобы выкарабкаться. Поэтому я заставлю ее открыть нам, что ее так мучит.

22–29 ноября 1984

Почему в мире так много горя?

М.

Она пишет

Мой главный страх – что, если кто-то читает мой дневник? – превратился в главную надежду: она пишет. Мне.

Когда она это сделала?

Ночью?

Пока я спал?

Она спустилась по лестнице?

Вытащила дневник у меня из-под подушки?

Или я оставил его где-то без присмотра?

Случайно?

Или намеренно?

О ЧЕРТ. Другой большой страх – она знает, что я дурак?

Читает все, что я пишу? Каждое слово? Каждую мысль?

И что теперь? Отвечать? А вопрос-то, вопрос! Почему в мире так много горя?

Я должен ответить. Сильно нажимая ручкой на бумагу.

(В точности как это делала она.)

И что? Что написать ей в ответ? Что-нибудь такое, что бы ее утешило.

________________

(Потому, Майя, что много боли. Другого объяснения в голову не приходит. Извини.

С.)

Стирка

В детстве я любил наблюдать, как женщины стирают белье в пруду Гадсисар-Сагар. Как они колотят о камни свернутыми в жгут платками, юбками и сари, как выкладывают их потом разноцветными рядами сушиться. Иногда на пруд налетали стаи птиц. Тогда белые перья падали на его изрезанные берега.