Карма - [16]

Кто это? Сикхи, спасающие свою жизнь? Преследующие их индусы? Или просто бедняки, у которых нет денег на проезд?

В вагон входит кондуктор и компостирует билеты.

Мы едем в Джодхпур?

Скорее всего, – отвечает он. – Но в наши дни что можно знать наверняка?

Новый слух. Говорят, в Дели пришел поезд из Пенджаба, забитый окровавленными трупами индусов.

Я за целый день крови ни разу не видела.

Заприте дверь. И никого не пускайте.

Ага. В запертый вагон свирепым головорезам не проникнуть.

Подслушано ночью

– Теперь уже бояться нечего.

– Чем дальше от Дели, тем спокойнее.

– Дели – безумный город, вечно там сыр-бор по пустякам.

– Но на этот-то раз не по пустякам.

– А я вот совсем не понимаю, зачем телохранители это сделали. Сикхи же всегда были защитниками индусов.

– Забыл, что она в Золотом храме натворила?

– Меня с детства учили, что сикхи – самый гордый и отважный народ в Индии.

– Но ведь сикхи – это те же индусы, которые просто придумали себе другую религию?

– Да. Но, так или иначе, все религии кем-то придуманы.

– В общем, я не понимаю, что происходит. У меня есть друзья– сикхи. Но, может быть, я чего-то о них не знаю.

– Только подумать! Мою дверь пометил углем мой собственный слуга-индус. Чтобы толпа знала, какой дом поджечь!

Милая Майя, ты правильно сделала, что спаслась бегством.

Белые перчатки

Вагонная тряска убаюкивает меня.

Мне снится регулировщик. В полицейской форме он стоит на тумбе посреди оживленной улицы. Такси, рикши, мотоциклы, велосипеды едут вокруг него, как по перекрестку с бесконечным круговым движением.

Сначала он пытается направлять уличное движение жестами рук в белых перчатках, но так никто не обращает на него внимания. Машины всё едут по кругу, пока наконец не встают в пробке. Водители злобно орут друг на друга, но никто не может сдвинуться с места.

Тогда регулировщик разматывает свой тюрбан и взмахивает им, как кнутом. Куда направлен взмах, туда и следует водителям ехать. Но водители не понимают команд и продолжают ругаться. Все по-прежнему стоят на месте. Регулировщик, однако, невозмутим.

Он сильнее разматывает ткань тюрбана. Она волнами плывет по воздуху, как его воля, как мысль, порожденная его мозгом. И тут я замечаю, что это никакой не полицейский, а премьер-министр. Она направляет движение. Она не слушает водителей. Ее развернутый тюрбан превращается в кнут, опускающийся на их головы.

От первых ударов водители прикрываются, падают на колени, но машины так и стоят на месте, и постепенно людьми овладевает гнев. Им надо ехать. Они замучились торчать в пробке. Один человек набирается смелости выступить против премьер-министра, его смелость передается другим. Люди бросаются на нее, сбрасывают с возвышения и руками рвут на части ее тело.

Ночи положено кончаться

Мы облегченно вздыхаем, когда восходит солнце. Еще один день отделяет нас от безумия.

Индусы приветствуют зарю: поют, склонив головы и сложив у груди ладони с четками.

Мусульманин расстилает молитвенный коврик и становится на колени. Поезд поворачивает, и мусульманин тоже поворачивается – в направлении Мекки.

Сикх произносит хорошо знакомые мне слова. Каждый день мой отец чествует ими восход. Произносит ли бапу эту молитву и сегодня утром? Может быть, он сейчас в надежном месте, где можно не таить своей веры. Или затаился и не смеет даже дышать. Возможно, ищет меня в обгорелых руинах гостиницы «Рама»? Или ждет на платформе номер 3.

Женщина режет на дольки гуаву и передает по вагону. Стальные колеса крутятся, сок гуавы стекает по подбородкам. Среди нас царит мир. Мы – это индусы, мусульмане и сикх. И канадская девочка непонятно какой веры, одетая как мальчик.

Каждый ли восход означает начало нового дня?

Где?

Если бы мог, он бы пришел. Правда?

Голая малютка

Голая малютка писает на пол. Получается лужица. Девочка наклоняется, хочет потрогать ее рукой.

Поезд входит в поворот, и от лужицы к двери протягивается тонкий желтый ручеек. Малютка смеется.

Но мне резкий запах мочи кажется запахом страха.

Я прикрываю рот и нос платком. Стараюсь не дышать глубоко.

вдох-выдох

вдох-выдох

дыши ртом

чтобы не нюхать

Малютка писает еще. Но теперь плачет.

Колеса скрипят. Тормозят, высекая искры.

Мираж

Они бегут через желтое поле темные лица белые зубы бегут сквозь завесу из лент раскаленного воздуха сквозь мираж сквозь видение свежих озер.

Поезд замедляет ход, будто хочет их подобрать.

Что происходит?

Почему останавливаемся?

Это волки?

Но это не волки.

(Можно было только молиться, чтобы они оказались волками.)

а люди

свирепые

с ножами и железными прутьями

с канистрами бензина в руках

их голоса грохочут в жарком и сухом воздухе

их злоба как ветер поднимает пыльные вихри

(Можно было только молиться, чтобы они оказались волками.)

Они кидаются на тормозящий поезд. Вцепляются в решетки на окнах. Лезут на крышу и сбрасывают оттуда людей. Чей-то голос требует открыть дверь вагона.

Открывайте, а то мы вас сожжем!

Я говорю себе, что это продолжение сна.

размотанный тюрбан грозит

карами

толпа терзает тело

премьер-министра

дробный стук их кулаков

по нашему поезду

по нашему вагону

это удары по металлическим стенам

у меня в голове

Открывайте, а то сожжем!