Карл Великий - [30]

Моя Тропинка трусила тоже где-то посередине. Я старался не терять короля из виду, зная его обыкновение: время от времени высказывать мне свои мысли и планы. И точно:

— Афонсо! — Он обернулся, отыскивая меня взглядом. Я тут же подъехал ближе. — Афонсо, мы едем помогать нашим братьям. Но эти братья — не только франки, наши подданные. Это и те несчастные саксы, чьи души пока ещё объяты мраком звериной свирепости потому, что принадлежат к земному граду. Из этого-то града и выходят враги, от которых нам надлежит защищать Град Божий — ведь так говорил блаженный Августин? Он допускал возможность их обращения. Мы же сегодня уже не можем допускать! Мы должны непременно обратить их, ибо Бог дал нам власть, чтобы Его Град был построен на земле.

   — Они обязательно обратятся, мой король! — звонко воскликнула Хильдегарда и неожиданно схватилась за живот, став белее полотна. Мы резко остановились. На мгновение лицо короля потеряло величавую уверенность.

   — Что с тобой, дорогая? Афонсо, что с ней? — растерянно спрашивал он.

Хильдегарда молча кривилась от боли. Я не знал, что ответить. Тогда Его Величество обратил взор к небу, и мне показалось, что оно качнулось ему навстречу. Тут же глаза Карла просветлились, и уже почти спокойно он сказал:

   — Матушкина камеристка Радегунда хорошо понимает в хворях. Подождём, пока подъедет их повозка.

   — Да тут и без Радегунды всё ясно! — сказала Бертрада, едва посмотрев на позеленевшую, еле сидящую на лошади Хильдегарду. — Наклонись-ка ко мне, король!

Она что-то прошептала ему на ухо, после чего его величество просиял.

   — Это правда? Ты уверена? — только и спросил он.

   — Я уже не девочка, чтобы ошибаться в подобных вещах, — с достоинством ответила королева-мать. — Да и ты, — она оглядела сына, — ты тоже давно взрослый и детей имеешь. Даже странно, что такая мысль не пришла в твою голову. Хильдегарда, девочка моя, тебе нельзя больше ездить верхом. Надеюсь, ты согласишься со мной и не проявишь упрямства.

   — Да, разумеется, — кротко ответила Хильдегарда. Её личико выглядело очень испуганным. «Дети всего боятся, — вспомнил я её слова, — теперь мне почти четырнадцать, и я, наверное, уже не испугаюсь».

Бертрада продолжала:

   — Было бы замечательно тебе вообще не ехать дальше, а пожить в каком-нибудь из ближайших королевских палаццо.

Глаза юной королевы покраснели, губки дрогнули, но голос прозвучал твёрдо:

   — Мне нельзя без моего короля, я это точно знаю.

   — Моя верная голубка, — произнёс Карл, нежно глядя на неё.

Дай Бог, чтобы эта верность не ослабела с годами, — вздохнула Бертрада.

Теперь Хильдегарда ехала в повозке с королевой-матерью и Радегундой. Его Величество разрывался между долгом, предписывающим ему быть рядом с воинами, вдохновляя их, и желанием постоянно видеть супругу. Он выходил из сложного положения, постоянно гоняя меня к повозке Бертрады.

   — Ну, как? — спрашивал он меня по возвращении. Я сосредоточенно кивал, и он успокаивался, чтобы через некоторое время снова послать меня выяснять тот же самый вопрос: «Ну, как?»

Между тем окружающие леса изменились. Стало попадаться больше хвойных пород. Это говорило о том, что мы довольно далеко продвинулись на северо-восток.

И вдруг впереди показалось чёрное пятно. Подъехав ближе, мы увидели обгорелые остовы домов. На выжженной земле лежали тела убитых. Среди них были и дети.

   — Ужасно, что она сейчас увидит это, — горестно произнёс Карл.

   — Мне съездить к ним, Ваше Величество? — осторожно спросил я.

   — Нет-нет, мы не можем мстить! — пробормотал он, явно думая уже о другом. — Град Божий и просвещение... другого пути нет нам на этой земле.

Рядом с сожжённой деревней на границе пределов Франкского королевства разбили лагерь.

Афонсо, — сказал король, — у нас мало доспехов, не хватает даже на всех хороших воинов. Но необходимо, чтобы ты видел всё, что произойдёт, и записывал в назидание франкам и прочим народам. Тебе дадут небольшой меч и щит. Это только для твоей защиты, поэтому, когда начнётся бой, — держись в стороне и наблюдай со всей тщательностью.

Перед боем надлежало выспаться. Разумеется, отдельной палатки мне не полагалось. Пришлось разделить её с пятью воинами. Я надеялся, что хоть не все они храпят, но надежды мои не оправдались. Храпели все. С посвистами, с переливами, с раскатами и подвываниями. К тому же они немилосердно воняли чесноком. Устав от тщетных попыток заснуть, чуть не задохнувшись, я вылез из палатки на свежий воздух.

Над лагерем странно близко висели яркие звёзды. Где-то вдалеке покрикивала ночная птица. Глядя на чёрное небо, я задумался о странном нелогичном тройственном Боге моего короля. В какой-то момент мне даже удалось почувствовать эту тройственность. Было огромное небо, были звёзды, великим множеством составлявшие небо, и был я, маленький муравей, однако способный вместить в свою душу величие этого неба и этих звёзд.

Задумавшись, я не заметил подошедшую ко мне тёмную фигуру.

   — Афонсо, не пугайся, — послышался тихий голос, — дядя передаёт тебе привет и интересуется: всё ли хорошо у тебя?

Я кивнул, чувствуя, как по спине ползёт струйка холодного пота.