Карл Маркс: Мировой дух - [61]

Как и следовало ожидать, 15 мая 1850 года, всего через десять месяцев по приезде в Лондон, Марксов, не способных уплатить за жилье, выселили из тесной комнатушки, которую они занимали в Челси. На кровати, белье, одежду, игрушки и даже колыбельку маленького Гвидо (которому было всего полгода, к тому же он был нездоров) власти наложили секвестр, а потому пришлось продать их «в спешке, чтобы расплатиться с аптекарем, булочником, мясником и молочником. Эти господа, напуганные молотками судебных приставов, внезапно набросились на нас со своими счетами», — писала Женни Иосифу Вейдемейеру 20 мая, прося его с большим хладнокровием и достоинством прислать ей как можно скорее выручку от продажи журнала, если таковая имеется.

Энгельс уплатил самые неотложные долги, и семейство перебралось в одну из трущоб в самом злачном квартале города — Сохо, на Дин-стрит, которую один исследователь биографии Женни назовет «улицей Смерти». Сам Карл позже напишет, что именно на этой улице «его жизнь разбилась». Мы вскоре поймем почему.

Через несколько дней после переезда Женни снова пишет Вейдемейеру, требуя немедленно прислать поступления от журнала. Она умоляет его переслать всю сумму, не прибегая к посредникам, даже если она невелика. «Условия здесь не такие, как в Германии; мы живет вшестером (она не считает Хелен, которая, однако, находится с ними. — Ж. Л.) в маленькой комнате с клетушкой, за которую платим больше, чем за большой дом в Германии, и платить нужно каждую неделю. Так что вы можете себе представить, в какое положение мы попадем, если хоть один талер запоздает на день. Для нас здесь это вопрос хлеба насущного». Она также просит его рассказать о журнале и статьях ее мужа в его собственной газете, «даже раскритиковав их», так как это позволит сообщить о них и, возможно, продать несколько номеров.

Карл очерствел; он знал, что отныне он и его семья поставлены в положение пролетариев, хотя таковыми и не являются. И словно затем, чтобы предохранить себя от рока нищеты, он старался изгнать всякую сентиментальность из своей жизни и работы. Никогда не жаловаться, но и никого не жалеть. Объективно изучать всех и вся. Оставаться по возможности безразличным к собственной нужде, как и к чужой бедности. Один из близких ему людей отмечает: «„Работать для человечества“ — таковым было одно из его излюбленных выражений. Он пришел к идее коммунизма не по сентиментальным соображениям, хотя и принимал близко к сердцу страдания рабочего класса, а через изучение истории и политической экономии. Он утверждал, что любой беспристрастный ум, не подверженный влиянию частных интересов и не ослепленный классовыми предрассудками, неизбежно придет к тем же выводам, что и он».

Карл все реже выходил из дому, разве что в крошечную редакцию газеты или на собрание Просветительского общества немецких рабочих. Именно там в середине 1850 года, на летнем празднике, отмечавшемся остатками этого общества, он познакомился с только что прибывшим двадцатипятилетним немецким эмигрантом Вильгельмом Либкнехтом[34], вышедшим из швейцарской тюрьмы. Как и любому вновь прибывшему, Карл походя устроил ему проверку, оглядел с головы до ног с суровым видом, опасаясь, что это один из шпионов, которыми город просто кишел. «Я выдержал взгляд этого человека с львиной головой и черными, как уголь, глазами», — вспоминал потом Либкнехт. Молодой человек его заинтересовал, но Карл (ненамного старше его) спрашивал себя, можно ли ему доверять. Как это часто бывало, он пожелал узнать мнение Фридриха. На следующий день после этой первой встречи Маркс вызвал нового приезжего в их контору. Либкнехт увидел там Энгельса, с которым встречался в Женеве в прошлом году, когда тот укрылся там ненадолго, прежде чем взяться за оружие. Либкнехту пришлось защищаться перед ними обоими от обвинений в соглядатайстве, потом в «мелкобуржуазном демократизме» и, наконец, в «южнонемецком сентиментализме». По окончании экзамена разговор перешел на технический прогресс. Маркс загорелся, и, читая воспоминания Либкнехта, можно угадать, как он умел увлекать своими словами всех, кто имел с ним дело: «Он насмехался над торжествующей реакцией в Европе, воображавшей, будто сладила с революцией, и не сознающей, что наука готовит новую. Царствованию его величества пара пришел конец, и его заменит гораздо более мощный правитель-революционер — Электрическая искра! Когда Маркс говорил о прогрессе в науке и механике, его мировоззрение (в частности, то, что позже назовут материалистической концепцией истории) проступало так четко, что немногие остававшиеся у меня сомнения растаяли, словно снег под весенним солнцем».

В то же время в Берлине Клаузиус сформулировал второе начало термодинамики, на котором основана вся теория машин, использующих энергию, а также идея о том, что любая организованная действительность обречена на разрушение. Маркс, который еще об этом не слышал, уже работал над тем, что станет параллельной теорией неизбежного заката капитализма. Идея о необратимом разрушении обществ возникла одновременно с идеей о необратимом разрушении материи.