Кари, ученик художника - [42]

– Отец Кари велел мне найти этого мальчика в Святилище и отвезти сюда, чтобы он рассказал все, что знает, врачу Бекенмуту и тебе, если ты уже вернулся.

– Тогда идем, мальчик!

Хеви сначала выслушивает молодого столяра и отпускает его, а потом долго беседует с Тути.

В это время Бекенмут всячески успокаивает Неши и уговаривает ее собраться с силами и не говорить о тяжелом событии Таиси, иначе лечение девочки будет нарушено таким потрясением. Мать врача уводит к себе Неши, а ученик Онахту уходит обратно в поселок. Бекенмут терпеливо ждет конца беседы Хеви и Тути.

Наконец дверь спальни открывается и художник выходит в сопровождении мальчика. Хеви уже совершенно готов для посещения верховного жреца. Он отказывается от еды, которую ему предлагает Бекенмут, и торопливо уходит, попросив разрешения у Бекенмута оставить Тути в его доме до своего возвращения. Художник глубоко потрясен и тем, что ему передал столяр со слов Паири, и рассказом Тути. Мальчик подробно сообщил Хеви обо всем, что он услыхал в доме Пауро, а также историю с маджаем Монту, которую ему рассказал Кари. Сопоставив все это вместе, Хеви смог ясно представить себе настоящее положение дела.

Гнев до такой степени переполняет художника, что порой ему становится трудно дышать и приходится останавливаться, хотя он стремится дойти как можно скорее. Через пальмовую рощу храма Амона-Ра Хеви выходит к жилищам жрецов.

Вот и дом Аменхотепа. Появление Хеви не удивляет ни привратника, ни сидящего в первой комнате писца, который обычно докладывает о приходящих верховному жрецу, – художник не раз бывал здесь по вызову Аменхотепа. Хеви просит узнать, может ли он видеть верховного жреца по очень важному и срочному делу. Писец уходит и, вернувшись, молча указывает рукой на дверь в приемную верховного жреца Аменхотепа.

Хеви входит. Он бывал уже в этой просторной комнате, посередине которой на постаменте из прекрасно отполированного темного гранита стоит тончайшей работы резной деревянный футляр, покрытый листовым золотом. В этом футляре помещается великолепная золотая статуэтка бога Амона-Ра. Сейчас дверцы футляра открыты, и статуэтка поблескивает в свете горящего перед ней золотого же светильника. Здесь всегда сравнительно прохладно – выстланный каменными плитами пол, высокий потолок, окна, выходящие на север и запад, постоянный легкий сквозняк – все это смягчает жар палящего дня. В комнате приятно пахнет благовониями, тлеющими на углях жертвенника перед статуэткой Амона-Ра, и цветами, большие букеты которых стоят возле нее. Мебели здесь немного – четыре кресла черного дерева с вставками из слоновой кости и золота, такие же скамеечки, которые ставятся под ноги, и столики, тоже из ценных пород дерева и тоже украшенные резьбой или вставками из кости, самоцветов, золота.

Аменхотеп сидит на своем обычном месте – в глубине комнаты справа. Хеви приветствует его поклоном еще с порога, а подойдя, кланяется еще раз.

– Здравствуй, Хеви! – говорит Аменхотеп. – Ты хотел меня видеть?

– Да, господин!

– Что же тебе нужно?

– Сегодня ночью в горах западного берега совершено нападение на моего ученика Кари. Его избили так, что он потерял сознание, и заключили в тюрьму в Святилище. Я пришел просить тебя распорядиться о срочном расследовании этого дела, об освобождении мальчика и строгом наказании виновных! – твердо говорит Хеви.

Верховный жрец Аменхотеп слегка приподнимает брови.

– Ты уверен, что тебе сообщили правду об этом происшествии? – спрашивает он. – Мне известно совсем другое. Этот мальчишка был схвачен с украденным им золотым браслетом царевны Меритамон.

– Этот браслет ему подбросил маджай Караи, господин, который сделал это по приказанию начальника отряда ремесленников царских кладбищ Панеба. Только он ошибся, – ему было велено поймать не Кари, а Паири, сына того каменотеса Нахтмина, который совершенно незаконно захвачен по обвинению в грабежах.

– Как это у тебя все странно получается, Хеви, – с легкой усмешкой говорит Аменхотеп. – И мальчик и каменотес – оба схвачены незаконно и оба невиновны! Откуда у тебя эти сведения? На чем они основаны? – В голосе верховного жреца звучит угроза.

Но Хеви отвечает ему прямым бесстрашным взглядом и по-прежнему твердо говорит:

– Мне известно, господин, что Караи предлагал другому маджаю проделать все это, но тот отказался.

– Где же этот «другой» маджай? И зачем надо Панебу обвинить в краже мальчишку, который, как ты утверждаешь, ни в чем не виноват?

– Об этом маджае ты скоро услышишь, господин, такие вещи, которые тебя убедят лучше моих слов. А Панебу нужно обвинить Паири для того, чтобы тем самым подтвердить виновность его отца в грабежах!

– А это ему зачем понадобилось? – Аменхотеп уже не сдерживает раздражения.

– Потому что Нахтмин и Харуди мешают ему делать те преступления, которые он безнаказанно творит в поселке и в Долине царских гробниц.

– О каких преступлениях ты говоришь, Хеви? Почему же о них никто не знает – ни Пауро, ни везир, ни я наконец? Как это может быть? – Аменхотеп сдвигает брови, но это не производит на Хеви никакого впечатления.

Он смотрит в упор на верховного жреца и отвечает: