Карфагена не будет - [13]

— Ты что? Чуть с ног меня не сбил, — заговорил тот, стягивая с головы меховой треух. — Опоздал я чуть-чуть.

Сдерживая волнение, Якишев сделал рукой неопределенный жест и обрадованно произнес:

— Костик! Догадался, сразу догадался, что ты!

— Я это, — согласился Клюев. — Не веришь? Пощупай!

— Что заглядывал в окно ты. Не отпирайся, не отпирайся!

— В окно я, Никитка, не заглядывал.

— Врешь!

— Честное!

Никита оттолкнул Костю и выскочил на улицу.

Лунный свет лежал на сугробах. В густых вечерних сумерках ярко мерцали окна домов. Где-то вдалеке фыркали лошади, слышался скрип снега под полозьями саней, приглушенные голоса. Никита прыгнул через низкий забор палисадника, подбежал к окну и, упав на колени, углубился в изучение следов. Неизвестный был в ботинках. Это можно было определить по отпечаткам подошв, на носках которых были четко различимы подковки, а на каблуках — пластинки для крепления коньков. У забора на снегу валялась оторванная доска. «Вот почему я слышал скрежет, — подумал Никита, поднимая находку. — Ржавый гвоздь всегда со скрежетом из дерева вытаскивается». А дальше? А дальше, пожалуй, сам Шерлок Холмс, знаменитый сыщик, развел бы руками.

Косте наскучило сидеть в избе одному, и он пустился на розыски друга. Во дворе Никиты не было, в сарае тоже. Выйдя за ворота, Костя увидел его на коленях под окном. Он что-то пристально рассматривал.

— Чего ищешь?

Никита даже подскочил: так неожиданно прозвучал за его спиной голос. Но, узнав товарища, успокоился и с деланным равнодушием ответил:

— Оторвал кто-то доску у забора… Холодно-то как… Морозец! Костя, почему ты опоздал? Одаренность показываешь?

— Рисовать сел и забыл. Я, Никитка, и не обедал даже.

— Забыл?

— Забыл.

— Эх, ты-ы-ы! — Никита потер ладонями замерзшие уши, зябко передернул плечами и, ни слова не говоря, зашагал к калитке.

— Не виноват я, — оправдывался Костя, следуя по пятам. — Нашло на меня. Сижу и рисую. Мать ругаться стала. «Я, говорит, все краски в помойную яму выброшу!» Такая-то жизнь!

— Прийти в шесть часов должен был, — напомнил Никита, — а уже восьмой. Когда в МТС поедем?

— Завтра, — охотно предложил Костя.

— Поедем сегодня, — отрезал Никита. — Привыкай слово держать. В армии тебе бы за такое поведение сто нарядов дали.

— Уж и сто! Столько за один раз не дают.

— Как одаренной личности можно. Мы тебя, Костя, на сборе разберем.

— Не надо. Я стану слово держать.

В кухне было тепло, даже жарко. Костя начал раздеваться, рассказывая о новой картине.

— Пшеница, как море. Широко-широко во все стороны! Комбайн идет, как корабль плывет, а на мостике за штурвалом — пионер, и красный галстук ветер развевает. Хорошо? То-то.

— Раздеваться надумал? — спросил Никита. — Я сказал, что в МТС поедем.

— Поздно!

— Илья Васильевич ждет нас. Обманывать его, значит, будем? Какой ты староста кружка? Зря тебя выбрали. Завтра первое занятие, а ты палец о палец не ударишь. Надевай шапку.

— Да я всегда… — Костя потянулся за шапкой.

— За лыжами, Костя, домой не пойдешь: мои запасные наденешь.

Скоро два лыжника выехали за околицу, пересекли поле и углубились в сосновый бор.

Красив вечером зимний лес. В тишине стоят, утопая в пышных сугробах, заснеженные деревья-великаны. Кажется, произнеси слово даже шепотом, и проснется разбуженный лес. Начнут бесшумно падать с колючих лапчатых ветвей пушистые шапки снега. Луна льет на землю нежный свет. Тени то густые, как ночь, то бледные и неясные, как утренние сумерки, облекают все таинственной и чудной дремотой. На поляне разбросал по снегу свои следы заяц-беляк. Где он скачет сейчас? А может быть, и не скачет вовсе, а, затаясь под кустом, смотрит на непрошеных гостей черными бусинами глаз. Длинная цепочка лисьего следа протянулась по живописной опушке меж сосенками. Берегись, не спи, заяц!

Лунный свет — мастер сказочного рисунка. Это он щедрой рукой разодел в серебро елочки-однолетки. Это он отчеканил из серебра санные следы на дорогах. Это он одел в серебряные мантии стога и холмы. Лунный свет — серебряный свет.

Костя удивлялся на каждом шагу. Все в нем так и пело. Столько лет прожил в деревне, столько раз бывал в лесу и зимой и летом, а такой красоты почему-то не замечал. Вот какие картины рисовать надо, чтобы только точь-в-точь. Тогда и душе приятно станет и глазу радостно.

— Никитка, смотри, смотри! Елочки-то в сугробы попрятались. Красиво? А у сосен на ветках серебряные подушки. А вон там, за поляной, глянь-ка, стог, как терем из сказки!

Но председатель совета отряда не разделял этих восторгов. Скользя по укатанной лыжне, он все время думал о таинственном незнакомце, о его черном блестящем оке. Кому и зачем понадобилось подсматривать в окно?

У Кости чесался язык, так хотелось поговорить. Он решил вызвать друга на откровенность:

— А кто, Никитка, в окно заглядывал? Расскажи, что было. Ты его видел? Какой он?

— Показалось мне.

— Ой ли!

Костя почувствовал в голосе товарища фальшь и понял, что Никита умышленно уклоняется от разговора.

— Я тебе, Никитка, все рассказываю, а ты — нет.

— Не было ничего.

— Следы на снегу? Следы-то были, я их видел!

— Следы, следы! Это ребята днем наследили: мячик в палисадник залетел. Они доску оторвали…