Карьеристки - [69]

— Я горжусь тобой, ты действительно здорово поработала, Ровена.

— Спасибо, — ответила девушка, тая от удовольствия.

— Я вполне искренне, — настаивал Кребс. — Я не знаю работника лучше.

— Без тебя так бы не получилось.

— Получилось бы, может, список оказался бы чуть меньше.

Повисло молчание.

— Я хочу быть с тобой, — ласково сказал Кребс. — Могу я приехать завтра?

— О да, — только и ответила Ровена.

Она уставилась на телефон, обмирая от счастья. Ради вот таких редких моментов нежности и любви она готова была умереть. Она так сильно его любит, так страстно, хотя понимает — взаимности нет, и Кребс никогда не притворялся. Ей надо уйти от него, но одному Богу известно, как это трудно. Она ведь пробовала.

Первый раз крупная стычка случилась из-за того, что Ровена — понимая, Кребс не любит ее, — считала, что он хотя бы уважает ее желания. Они были вместе в Дублине, слушали новую группу, а после пылкого занятия любовью Майкл заговорил о своей жене. Ровена восприняла его бесчувственность и бестактность как удар в живот. И сказала ему.

— Мы поговорим об этом утром.

— Нет, — заявила Ровена, в ее голосе слышалась боль, застрявшая комом в горле. — Я больше не увижусь с тобой.

— Никогда? — спросил Кребс, приподнимаясь в постели на локте.

Боже мой, он что, садист? Ему доставляет удовольствие делать операцию на открытом сердце без анестезии?

— Никогда, — сказала она, и слезы потекли по ее щекам.

— Иди сюда, — сказал Кребс.

Но она убежала, а едва добравшись до своей комнаты, рухнула в кровать. Это мучительно, это ужасно, и хотя он, конечно, обыкновенная сволочь, одна мысль, что она никогда не будет с Майклом снова, стала настоящей мукой. Ей пришлось буквально схватить себя за руки, чтобы удержаться и не позвонить ему: она, мол, передумала. Ровена проплакала три часа, пока не уснула в слезах.

Утром рано встала и выехала из гостиницы. Стюардесса на борту «Аэр Лингус» поинтересовалась, хорошо ли она себя чувствует. Ровена покачала головой — все в порядке, но отказалась от обеда и от напитков. Пять часов лета до дома она думала только о Майкле Кребсе.

Неделю Ровена почти не ела, не спала, каждый день для нее стал настоящим марафонским забегом. С мыслью о Кребсе она просыпалась и с мыслью о нем засыпала. А потом, через три дня, начались сексуальные страдания — жизнь превратилась в кошмар.

И тогда он позвонил.

— Не слишком ли долго ты тянешь? Ты же по-прежнему от меня без ума, — в голосе Майкла слышалась усмешка.

Ровена потрясенно спросила:

— А что, это так забавно?

— Конечно, — сказал Кребс, — я вообще готов хохотать над тобой, Ровена — Ты такая.

— Я ненавижу тебя! — крикнула она.

— И сейчас ненавидишь?

— Да, — угрюмо пробормотала она, пытаясь скрыть безграничную радость от одного только звука его голоса.

— И ты никогда больше не станешь со мной спать?

— Никогда.

— А жаль, — тихо вздохнул Кребс.

И опять ее тело ощутило легкое, едва ощутимое, ласковое прикосновение.

— Ну тогда ничего, если я предамся воспоминаниям? Должен признаться, я думал о…

— Нет…

— …о Швеции. Помнишь? Мне тогда так понравилось, Ровена.

Швеция. Боже мой. Он взял ее рукой за затылок и повалил животом вниз на стол в отеле, лампа и все бумаги свалились на пол, а она кончила столько раз, что потеряла счет.

— Заткнись, Майкл…

— Ну и как у тебя ощущения от моего… Ровена? Ты все еще помнишь? Как он входит в тебя? Ты тогда здорово разгорячилась…

Она задержала дыхание. А потом выкрикнула:

— Черт тебя побери, Майкл! Заткнись…

— Если бы я сейчас оказался рядом, мы бы не занимались разговорами. Я не знаю, с чего бы именно начал, наверное, с твоей груди. Твои соски… Когда ты распалишься, они такие твердые… Знаешь, чем бы я занялся? Я бы полизал их пару минут, а потом положил руку у тебя между ног, а ты бы мне стала рассказывать, как сильно ненавидишь меня.

— Нет.

— Да. Да. Ты бы говорила, детка, что терпеть меня не можешь, а я бы тебя гладил. И был бы таким нежным… Ты бы даже не заметила, что я уже там. И не заметила бы, как я тебя поднял и посадил на него, я бы не спешил, я бы входил очень, очень медленно, глубоко. И дал время рассказать, о чем ты думаешь. Ну как? Ты ведь сильно меня ненавидишь, да? А если займемся прямо перед зеркалом, и ты увидишь…

— Майкл!

— Ну же скажи, что тебе не нравится…

— Прекрати! — Все внутри сжалось, а тело трясло от желания.

— Нет, не прекращу, я ведь знаю, что с тобой творится.

Она не могла говорить.

— Я буду через пять минут, — твердо заявил Кребс и повесил трубку.

К моменту его появления она уже была совершенно истерзана желанием. И когда Кребс переступил порог и увидел, что с ней сталось, он прижал ее к стене и взял там, где она стояла, просто расстегнув на ней джинсы.

Башня «Америкэн мэгэзинз» жужжала. Гуверс и правление созвали внеочередное совещание редакторов.

— Ты уверена, что мы с этим можем сейчас выходить? — строго спросил Джейсон Ричман.

— Уверена. Наши адвокаты дважды прочесали все частым гребнем, — убежденно ответила Топаз.

— И как ты себе это представляешь? — спросил Джо Голдштейн холодным деловым топом.

— Сперва в трех номерах. Может, появится дополнительный материал. Мы продолжаем копать.