Карьера одного борца - [63]

Лорд Вортингтон вернулся к своим дамам.

— Теперь Байрон успокоился, — сказал он Лидии. — Он сразу смирился, когда я сказал, что на него смотрят его аристократические приятельницы. А беднягу Парадиза он тем не менее так отделал, что тот сидит и плачет. Он извинился перед Байроном, однако все еще продолжает утверждать, что побьет его, если бой будет без перчаток. Его сторонники обещают ему победу. Ведь им предстоит еще встретиться осенью. Приз назначен по тысяче фунтов за каждую трехминутную схватку.

— Как? Разве Кэшель Байрон не собирается отказаться от своей профессии?

— Отказаться? — удивленно переспросил лорд. — Ради чего? Ведь он может быть уверен, что эти деньги будут у него в кармане. Вы видели, что это за молодец.

— Да, я довольно насмотрелась. Алиса, вы, кажется, хотели домой. Пойдемте.

На следующий день мисс Кэру уехала в Уилстокен. Мисс Гофф осталась в Лондоне, чтобы дождаться конца сезона. Лидия поручила ее попечению одной пожилой своей знакомой, которая, выдав недавно замуж последнюю дочь, решила заняться подысканием женихов для Алисы, чтобы не остаться без дела.

11

К концу сезона Алиса почувствовала себя более свободно. Хотя она и гордилась своими отношениями с Лидией, ей не могло нравиться то, что приходилось всегда оставаться в тени. Теперь же, когда Лидия уехала, гордость дружбы с нею осталась, а уколы от сознания низкого положения компаньонки были забыты. Чувство свободы делало ее более смелой и самостоятельной. Она даже начала считать свои собственные суждения более надежным руководством в каждодневных делах, чем пример своей патронессы. Разве она не была права, заявив, что Кэшель Байрон — невежественный и заурядный человек, тогда как Лидия, не обращая внимания на ее предупреждение, пригласила его в гости. А теперь все газеты подтверждали мнение, которое она пыталась внушить Лидии месяцы тому назад. В тот день, когда произошла схватка Кэшеля с Парадизом, разносчики вечерних газет кричали на улицах: «Постыдная сцена между двумя кулачными бойцами в Ислингтоне». На следующее утро в крупных газетах появились рассуждения о своевременных попытках воскресить прежние грубые традиции борьбы на призы: власти обвинялись в потворстве этим попыткам и к ним обращались с призывом положить этому конец твердой рукой. «Если эта язва не будет вырвана, — говорил один орган нонконформистов, — то нашим миссионерам уже нельзя будет утверждать, что Англия представляет собой источник Евангелия». Алиса собрала все эти газеты и отправила их в Уилстокен.

Был в Уилстокене один человек, который разделял ее воззрения относительно этого предмета. Где бы она ни встречалась с Люцианом Уэббером, они начинали разговор о Кэшеле и неизменно приходили к заключению, что, хотя его странное поведение и удовлетворяло злосчастному вкусу Лидии к эксцентричности, она никогда серьезно им не интересовалась и теперь ни при каких обстоятельствах не возобновит знакомства с ним. Люциан выносил немного приятного для себя из этих бесед и обыкновенно ощущал после них какой-то неопределенный привкус пошлости. Однако при всякой встрече с Алисой он снова начинал разговор о Кэшеле; при этом он всегда вознаграждал Алису за образцовую благопристойность ее взглядов тем, что танцевал с ней по крайней мере три раза, если в этот вечер бывали танцы. Умение танцевать было еще менее свойственно ему, чем умение разговаривать. Он танцевал неловко и натянуто. Алиса же, прирожденная энергия которой и мускульная сила превосходили все, что могло быть искусственно создано тренировкой самого мистера Меллиша, жаждала сильных и быстрых движений. Вальсировать с Люцианом для нее было равносильно тому, как если бы она становилась на время палкой в руках клоуна, когда тот собирается насмешить публику преднамеренной неуклюжестью своих прыжков. И хотя Люциан производил на нее впечатление человека необычайно строгой нравственности, обладавшего большим влиянием в политических сферах и игравшего видную роль в частной жизни, ей было тяжело проводить с ним те минуты, которых добивались лучшие танцоры по ее выбору. В конце концов ее начали тяготить нескончаемые разговоры о Кэшеле и Лидии; утомляла и чопорность Люциана. Начала тяготить ее и та бдительность, с которой приходилось постоянно следить здесь за своими манерами и словами. Эта бдительность к тому же далеко не всегда приводила к желанным результатам: так однажды, например, она услыхала, как одна высокопоставленная дама (которая знала, что Алиса услышит ее слова) отозвалась о ней, как о плохо воспитанной деревенской девке. В продолжение целой недели после этого Алиса не произнесла ни слова, не сделала ни одного движения, не подумав предварительно, как будут они приняты каким-либо недоброжелательным наблюдателем. Но чем ревностнее она старалась достигнуть полного совершенства в манерах, тем более отвратительной казалась она самой себе и приходила к заключению, что такой же кажется она и другим. Она дорого дала бы за обладание секретом Лидии всегда делать именно то, что подходило в данную минуту. Ее часто бесило тупоумие тех людей, с которыми приходилось встречаться. Ей казалось немыслимым найти с ними искренне-доброжелательный тон. Но те лица, приобрести манеры которых она так страстно добивалась, чувствовали себя как нельзя лучше в обществе тупых и скучных людей. Наконец, она стала бояться, что по своей природе, благодаря своему сравнительно низкому происхождению, неспособна приобрести привычки людей высшего круга, которым она так мучительно завидовала. Но в один прекрасный день она почувствовала сомнение, действительно ли является Люциан таким авторитетом и примером в деле умения вести себя, как она это думала до сих пор. Он не умел танцевать, его манера разговаривать была напыщенной и угловатой, во время разговора с ним нельзя было чувствовать себя легко и свободно. Следовало ли после этого опасаться его мнения? Следовало ли бояться вообще чьего бы то ни было мнения? Алиса гордо сжала губы, ощутив в себе зарождающийся протест.