Карелия - [23]

Вернее, этим занимался Сосед, который сразу отстранил меня от управления телом и действовал сам. Некоторые его движения натыкались на то, что он явно ждал, что сил у него гораздо больше, но тело не его и сил столько, сколько есть. За эти нервные рывки приноравливания к новому телу едва не заплатили сорванным ногтем, но к счастью, он только обломился у края, но боль привела в порядок нас обоих. Дальше у нас получилось как-то действовать вместе, не спрашивайте, как, но мы стали словно одним целым и не нужно было мне сознательно отстраняться, а ему брать меня под контроль. Первым делом мы стали раздевать лейтенанта. Ворочать его большое и тяжёлое для нас тело в узкой ямке неудобно, и я моргнуть не успела, как уже резала его одежду, но как-то разумно, если можно так сказать. На груди рваная и вся в крови нижняя рубаха слева хлюпала и шипела пузырясь, когда грудь дёргалась вдохами. Мы быстро накрыли двумя подушками ИПП всю область ранения и попытались забинтовать вокруг груди, но бросили, прижав получившийся тампон стянутыми краями разрезанной гимнастёрки. Ощупанное тело вроде больше нигде повреждений не имеет.

— Мета! Красавица! Сейчас быстро, надо найти трубку и сделать ему дренаж, иначе нарастающий пневмоторакс его убьёт, у нас минут двадцать, я пока окклюзионную повязку сделал.

— Какую?

— Герметичную, чтобы воздух туда больше не попадал…

И мы начали выворачивать все вещи из мешков, и чтобы не затоптать, вываливали на развёрнутую чуть в стороне плащ-палатку оказавшуюся сверху в первом мешке. Ничего вроде трубки, да и откуда?

— Так! Стоп! В рации же используются кембрики?

Пока я соображала, мои руки уже выворачивали мою ненавистную рацию на песок. Дилеммы, можно ли курочить станцию не возникло, потому, что тот страшный удар оказался двумя попаданиями пуль и рация своим массивом удержала пули, а вот их кинетическая энергия зашвырнула меня под ту поваленную берёзу. Наконец я сообразила, какую трубку имел в виду сосед, действительно от корпуса к телеграфному ключу оба провода шли в белом кембрике. Диковато было смотреть, как безжалостно ножом отрезаются провода, но два кембрика миллиметров четырёх в диаметре и длиной сантиметров по тридцать добыть удалось.

— Так, теперь бы троакар, только где же его здесь… А! Шомпол! Точно видел! — я полезла по команде Соседа рыться в вываленных вещах. Кто из ребят и зачем таскал в мешке винтовочный шомпол, не знаю, но он нам пришёлся кстати. Вообще, со стороны наверно моя возня очень напоминала метания сказочной Бабы Яги, которая готовит какое-то заковыристое волшебное зелье.

Вдруг, обнаружив стеклянную баночку-флакон граммов на сто пятьдесят с тугой толстой пробкой, в которой старшина хранил соль, Сосед буквально взвыл:

— Вот уж повезло! Не надо будет в рот дрянь сосать! Так! Соль нам ещё может пригодится…

Он аккуратно высыпал соль на уголок плащ-палатки, а сам стал ковырять пробку, проталкивая конец шомпола с резьбой сквозь пробку. Но одной дырки ему показалось мало и он стал кончиком ножа рядом ковырять вторую, с чем тоже сумел справиться…

— Эх, срастить бы трубки, но боюсь не судьба… И за паршивый Кохер или Бильрот пол-царства в рассрочку!..

— Чего?…

— Да зажим, говорю, самый паршивый, любой бы сейчас, или хотя бы пинцет… Ну ладно! Готова?

— К чему?

— Героизменные поступки делать… Шучу! Поехали…

Я с трудом, кое-как взгромоздила плечи лейтенанта на подсунутый под него ящик рации. Ещё один ИПП был вскрыт и на командирском планшете разрезаны лейтенантским ножом до середины обе ватно-марлевые подушки, но так чтобы не перерезать бинт. Клеёнка ИПП аккуратно развёрнута и тоже приготовлена. В двух фляжках оказалась водка, в двух вода. Сосед бубнил, что просто удача, что водка, а не спирт, его пришлось бы разводить, а насколько – непонятно… Он вообще много бубнил, и половины я не понимала и не лезла лишний раз.

Тем временем он, вставив оторванный проводок в сложенный петлёй кембрик продел проводок в дырку пробки и засунул трубку в пробку, потом так же и вторую, подёргал и порадовался, что дырки узкие и кембрик закусили. Вставил в одну трубку со стороны узкой части пробки шомпол на всю длину, повертел в руках, протянул немного по пробке, чтобы трубка торчала из пробки длиннее. Налил во флакон воды до половины. Оторвал кусок бинта, полил на него водки и обработал руки, а потом и торчащий конец шомпола с кембриком. Я присела, ровно подышала и… перекрестилась… Я так оторопела, что дальше не сразу сообразила, что Сосед делает. А он уже развернул сколотую английской булавкой гимнастёрку, и срезал нательную рубаху.

Рана выглядела премерзостно, но Сосед полез пальцем внутрь и удовлетворённо хмыкнул. Выколупнул кусочки, наверно рёбер, лейтенант на эту возню сквозь беспамятство застонал, а Сосед уже протирал кожу вокруг смоченным водкой бинтом. Потом словно прицелившись, тихонько направил шомполом ввёл конец кембрика в пузырящуюся дырку в груди. Выдернул, придерживая кембрик, шомпол и быстро укрыл рану подушками, надевая разрез на трубку, сначала снизу, вторую сверху, потом проложил трубку вниз, прикрыл клеёнкой и стал вкруговую бинтовать грудь закрепляя повязку. Едва это сделал, быстро закрыл флакон пробкой с трубками, длинный конец трубки опустился к самому дну, взял губами свободный конец второй трубки и стал сосать. Вода во флаконе забулькала и сразу окрасилась розовым, а скоро стала ярко-красной. Бульки становились меньше, а конвульсии груди лейтенанта пытавшегося вздохнуть, перешли в хоть и поверхностное но ритмичное дыхание…