Кардинал Ришелье - [30]

Как мы уже говорили, много раз королева-мать пыталась встретиться с Людовиком XIII, но каждый раз натыкалась на отказ. Аналогичным образом ей отвечали и по поводу свидания с Анной Австрийской, через которую Мария Медичи надеялась хоть как-то воздействовать на сына-короля. Герцог де Люинь бдительно следил за тем, чтобы королева-мать не имела никаких контактов с внешним миром.

От юного и мягкотелого короля можно было ждать любой слабости, а посему его фаворит предпринял все возможное для того, чтобы Марию Медичи удалили из Парижа. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.

Король охотно согласился с доводами герцога де Люиня и, придя к матери, с порога заявил ей:

– Мадам, я пришел сюда, чтобы проститься с вами. Я хочу уверить вас, что буду о вас заботиться, как сыну должно заботиться о матери. Но я желал бы избавить вас от заботы и дальше участвовать в моих делах. Таково мое решение. В моем королевстве не будет иных правителей, кроме меня…

Часть вторая Лестница жизни, полная заноз

Ссылка Марии Медичи в Блуа

Для Марии Медичи, сосланной в Блуа,

начинается более чем четырехлетний

период испытаний…

Франсуа БЛЮШ

Таково было королевское решение, и спорить тут – бесполезно. Мария Медичи, с трудом скрывая свой гнев, быстро сошла по лестнице Лувра во двор, где ее уже ожидала карета. Вернее, не одна, а целых три, ведь ее свита была многочисленна: статс-дамы, фрейлины и т. д. А потом вереница карет тронулась в направлении королевского замка Блуа, воздвигнутого на берегу Луары, примерно в 140 км к юго-западу от столицы.

Понятно, что для Марии Медичи это была ссылка.

Она оставила Париж 4 мая 1617 года. Как написал потом в своих «Мемуарах» Арман-Жан дю Плесси-Ришелье, она «покинула Париж, чтобы снова быть запертой в другом месте, хотя и более просторном, чем то, которое она занимала в столице».

Вместе с королевой-матерью в Блуа поехали ее дочери Кристина и Генриетта-Мария. Первой было 11 лет, второй – неполных 8 лет.

Арман-Жан дю Плесси-Ришелье впоследствии в своих «Мемуарах» описал сцену отъезда Марии Медичи так:

«Она вышла из Лувра, одетая просто и в сопровождении всех своих слуг с печатью грусти на лицах; и не было никого, кого бы эта скорбь, сродни похоронной, не потрясла бы. Видеть государыню, незадолго до этого полновластно правившую большим королевством, оставившей трон и следующей среди бела дня – а не ночью, когда темнота могла бы скрыть ее несчастье, – через толпу, на виду у всего народа, через сердце ее столицы, было поистине удивительно. Однако отвращение, испытываемое народом к ее правлению, было столь стойким, что в толпе даже слышались непочтительные слова, и это было солью для ее душевных ран».

Отставка дю Плесси-Ришелье

Ришелье, уже заимевший немало

сторонников и информаторов,

боится оказаться жертвой

королевского предубеждения.

Франсуа БЛЮШ

Практически одновременно с решением о ссылке Марии Медичи в Блуа получил отставку и Арман-Жан дю Плесси-Ришелье, семья которого на тот момент владела лишь небольшим имением с полуразвалившимся замком в провинции Пуату.

В результате в конце апреля 1617 года ему пришлось спешно покинуть столицу. Да иного и быть не могло, ведь оставаться при дворе, где всем заправлял герцог де Люинь, было не просто глупо, но и опасно. К тому же поклоняться такому человеку наш герой не мог по определению.

Людовик XIII, прощаясь с Ришелье, сказал:

– Наконец-то мы избавились от вашей тирании.

А потом, чуть смягчив тон, он добавил:

– Я знаю, что вы не давали дурных советов маршалу д’Анкру и что вы меня всегда любили. Поэтому я и принял решение обойтись с вами по-доброму.

Самонадеянный юноша, разумеется, не мог и представить, что худощавый человек с тонкой острой бородкой, стоявший перед ним, впоследствии станет одним из самых знаменитых людей Франции, подлинным хозяином страны, который в мировой истории полностью затмит его своим сиянием.

Но до этого было еще очень и очень далеко.

А пока же будущий всесильный кардинал стоял, покорно склонив голову, и молчал. И тут слово неожиданно взял герцог де Люинь.

– Сир, господин епископ Люсонский часто ссорился с маршалом д’Анкром, – заявил он, обращаясь к королю. – Он много раз просил у королевы-матери разрешения выйти из состава Совета, и все потому, что он не мог сосуществовать с предателем Кончини.

Арман-Жан дю Плесси-Ришелье был крайне удивлен подобными словами де Люиня, но все же решил высказаться:

– Сир, я никогда не одобрял поведение маршала д’Анкра, что же касается мадам матери, то я могу лишь восхвалять ее доброту, и если я и просил у нее отставки, то лишь для того, чтобы избежать подозрений и нападок со стороны маршала д’Анкра. Мой коллега Барбен, кстати, придерживался того же мнения…

– О боже! – перебил его герцог де Люинь. – Господин епископ, не надо сейчас говорить о Барбене, ведь королю это имя неприятно.

Понятно, что в таких обстоятельствах нашему герою не оставалось иного выбора, как разделить изгнание Марии Медичи в Блуа. Для чего? Да для того, чтобы отсидеться там и дождаться лучших времен.

В своих «Мемуарах» Арман-Жан дю Плесси-Ришелье потом написал:

«Я сопровождал королеву на выезде из Парижа, сострадая ее печалям, и не мог принять того, чем ее враги хотели одарить меня. Мне требовалось письменное разрешение короля ехать вместе с государыней, поскольку я опасался, что завистники сочтут меня виновным в пристрастии к ней, и то, что я сделал по собственной воле, будет свидетельствовать против меня. Я хорошо знал, сколь сложно удержаться от порицаний и зависти окружающих, находясь возле королевы, однако надеялся вести себя искренне и простодушно, дабы рассеять злобу, которую вызвал своим поступком».