Кардинал Ришелье - [43]

Переговоры были недолгими. Марии Медичи предстояло отбыть в принадлежащий ей замок Мулен. Пока же его будут приводить в порядок, она должна остановиться в Блуа. За королевой сохранялись все ее доходы и владения.

Отъезд был назначен на 3 мая 1617 г. Утром Людовик XIII нанес прощальный визит матери. Сын и мать почтительно-холодны. Под маской равнодушия королеве с трудом удается скрыть оскорбленное самолюбие. «Она вышла из Лувра, — вспоминал Ришелье, — просто одетой, в сопровождении всех своих слуг. Лицо ее печально. Не было никого, кто при виде этого почти похоронного зрелища не испытал бы сострадания». Рисуя в самых сочувственных выражениях отъезд королевы, Ришелье вместе с тем говорит и о враждебных настроениях. «Неприязнь к ее правлению была столь глубокой, — замечает он, — что народ не воздержался от отдельных непочтительных выкриков при ее появлении, и эти выкрики она восприняла столь болезненно, что черты ее лица заострились, а в сердце образовалась кровоточащая рана».

Длинная вереница карет уносила из Парижа тех, кто решил разделить судьбу бывшей регентши. Замыкала печальный кортеж простая, безо всяких украшений карета, в которой сидел в мрачной сосредоточенности епископ Люсонский. Он еще не знал, что его изгнание продлится долгих семь лет. Но не сомневался, что вернется к власти.

Ришелье понимал, что его будущее во многом зависит от того, удастся ли ему войти в доверие к новому фавориту Альберу де Люиню. Епископ был невысокого мнения о способностях любимца Людовика XIII. В его представлении он мало чем отличался от своего предшественника маршала д'Анкра: такая же посредственность, но посредственность, наделенная властью и пользующаяся огромным влиянием на слабовольного короля. Итак, терпение, лояльность и готовность в любой момент воспользоваться подходящим случаем. Эта своеобразная «триада» будет направлять поведение епископа Люсонского в предстоящие годы.

* * *

Отбывая в ссылку, Мария Медичи предложила Ришелье возглавить ее личный Совет. Бывшая регентша утешала себя иллюзиями власти и всячески пыталась сохранить ее внешние атрибуты. Ришелье проявил осмотрительность и заручился предварительным согласием короля, а точнее — Люиня. «Королева, — пишет он в „Мемуарах“, — предложила мне возглавить ее Совет, но я не хотел принимать эту должность, не уведомив о сделанном мне предложении короля и не получив его согласия…»

Возглавив Совет королевы-матери, Ришелье занял ведущее положение при ее маленьком дворе. Помимо епископа Люсонского в ближайшее окружение Марии Медичи входили первый шталмейстер де Брессьё, личный секретарь де Виллезавен, итальянец Бонзи — откровенный противник Ришелье, епископ де Безье, другие менее влиятельные особы. Претензии опальной королевы даже на символическую власть были восприняты с неудовольствием в Париже.

Людовик XIII не скрывал своего торжества. Он буквально упивался властью. Первое время король постоянно заявлял, что намерен править, опираясь на соратников своего отца — людей опытных и трезвых. Людовик XIII пытался входить в текущие дела, старательно изучал многочисленные бумаги, отдавал распоряжения… Однако утомительный повседневный труд оказался явно непосильным для слабой натуры юного короля, и скоро он вернулся к своим любимым занятиям — охоте и дрессировке птиц. Государственные дела король полностью передоверил Люиню, возглавившему Королевский совет.

Ришелье не ошибся в своих предсказаниях относительно Люиня. С первых дней пребывания в Блуа епископ пытался наладить переписку с ним, по существу предлагая свои услуги в качестве конфиденциального информатора при Марии Медичи. В письмах к Люиню Ришелье внушал ему мысль об отсутствии у королевы-матери политических амбиций; он явно вознамерился примирить мать и сына. В этом был несомненный политический расчет. Если Мария Медичи вернется в Париж, епископ Люсонский вернется вместе с ней, и не только вернется, но займет соответствующее положение при дворе. Уже на следующий день после отъезда из Парижа Ришелье в самом первом письме сообщает Люиню, что «воспоминания о прошлых делах уже не тревожат более душу королевы».

Новый временщик не пренебрег предложением вступить в эпистолярный диалог со ссыльным епископом, сочтя полезным для себя получать регулярные сведения о настроениях в окружении Марии Медичи. Он даже переслал Ришелье свой личный шифр для переписки.

В Блуа Ришелье вновь, как и в Люсоне, превращается в усердного корреспондента. Каждые два дня он составляет для Люиня подробнейший отчет о здешних новостях. Пользуясь возможностью, епископ безудержно льстит своему адресату, отмечая его несравненные качества государственного деятеля, непрерывно благодаря за оказанное доверие. Он настойчиво внушает Люиню мысль о том, что рассматривает свою миссию при Марии Медичи исключительно как службу королю, что от него в немалой степени зависят благоразумие и лояльность королевы-матери.

И все же старания Ришелье не были оценены в Париже. Ришелье стало известно, что в окружении Люиня на него смотрят как на мелкого шпиона, недостойного даже простой благодарности. Более того, недруги бывшего государственного секретаря усиленно распространяли слухи о том, что он дурно влияет на королеву-мать, подговаривая ее к выступлению против короля. Утверждали, что он установил тайные связи с Мадридом в надежде получить оттуда помощь в борьбе с правительством. Ришелье тщетно пытался опровергнуть эти слухи, взывая к Люиню. Его заверения в верности оставались без ответа. Над его головой собирались грозовые тучи. 23 мая 1617 г. папский нунций сообщал в депеше в Рим об удалении епископа Люсонского из Блуа как о предрешенном деле. «Несчастный человек окончательно потерял свою репутацию и авторитет», — сочувственно писал монсеньор Бентивольо.