Караван специального назначения - [2]

— Ничего-то ты не понял, Иван, — протянул с укором. — То, что ты в бой рвешься, это хорошо.. Но сейчас новые времена наступают. Ты знаешь, какие у нас отношения с Афганистаном? — вопросительно вздернул он правую бровь.

— Кто ж не знает? — Чучин пожал плечами. — Басмачи там недобитые прячутся. Оттуда налеты совершают на нашу территорию.

— Так было, — уточнил Жаров, — но сейчас все меняется. Мы должны иметь мирную границу. Еще два года назад в Афганистане англичане хозяйничали. Они ведь всегда считали, что голодными и неграмотными управлять легче. Представляешь, какая там бедность, как люди живут? Афганистану помощь требуется. А откуда ее получить? Правительство Амануллы обратилось к Советской России — больше не к кому. Разве мы можем отказать? В феврале подписан договор. Мы им технику дадим. Афганистану своя авиация нужна. Советское правительство решило подарить афганцам самолеты и открыть в Кабуле летную школу. Надо направить туда опытного инструктора, ты профессионал, в Англии школу высшего пилотажа окончил. Кому же ехать, как не тебе?

Федор Жаров говорил спокойно, в голосе его Чучин не мог уловить ни единой командной нотки. И тем не менее лицо комиссара, его цепкие глаза показывали, что он от своего решения не отступится.

— Нам же самим не хватает самолетов, — пытался отбиться Чучин. — Во всем Туркестане, наверное, двух десятков не наберется, и Термез теперь без своего единственного летчика останется.

— Решение об отправке самолетов принято самим Лениным, — давая понять, что спорить тут не о чем и всякие доводы бесполезны, отчеканил Жаров.

— Ты понимаешь, насколько это важно? — спросил комиссар, в упор глядя на Чучина и, не дожидаясь ответа, добавил, чуть понизив голос: — Запомни: мы тебя не на прогулку посылаем.

Жаров подошел к окну, надавил на створки. С улицы пахнуло свежестью, донесся протяжный автомобильный гудок, топот марширующей колонны. Чучин сразу узнал песню, которую пел проходивший мимо красноармейский отряд. Песня была новая. Совсем недавно попала она в Туркестан, кажется, откуда-то с Дальнего Востока.

«По долинам и по взгорьям шли дивизии вперед», — уверенным хором пели бойцы, впечатывая в брусчатку шаг.

— Ладно, когда ехать? — спросил Чучин, поднимаясь с дивана.

Жаров быстро обернулся. Глаза его ожили, в них блеснули веселые искорки.

— Вот это другой разговор, — добродушно пробасил комиссар и направился к висевшей над диваном карте. — Смотри, — провел ногтем по красной извилистой линии, соединившей Термез с Кабулом. — Это маршрут каравана. Дорога долгая — около трех месяцев займет. Афганцы обещали надежную охрану. Сопровождать вас будет королевская гвардия. Но и сами должны держать ухо востро!

Он положил руку на плечо Ивана и, помолчав, продолжил:

— Времени у тебя на сборы мало. Утром садишься на поезд и прямым ходом в Новый Чарджуй. Два самолета, запасные части, горючее уже там, в порту. Проследи, чтобы все аккуратнейшим образом погрузили на баржи. По Амударье доставите самолеты в Термез. И еще, — Жаров сделал короткую паузу. — В Чарджуе первым делом свяжись с местными чекистами. Они уже предупреждены, и охрана порта усилена. Вот, пожалуй, и все… — Комиссар задумчиво взглянул на Ивана, по-дружески обнял его за плечи: — Удачи тебе!

Ташкентский вокзал напоминал муравейник. Пестрая толпа галдела так, что заглушала рев проходивших неподалеку верблюдов. Вокруг торговали, ели, обсуждали дела. Мальчишки с кипами газет в руках выкрикивали последние новости.

— Не проходите мимо. Чайники большие и маленькие. Самые лучшие для заварки, — во всю глотку орал широкоплечий детина с раскосыми глазами, призывая прохожих взглянуть на выставленные перед ним пузатые фаянсовые чайники. И хотя голос детины был полон зазывающих интонаций, лоснящееся от пота отечное лицо имело совершенно безучастное выражение.

Около билетной кассы отчаянно голосил замурзанный карапуз в остроконечной шапочке с огромным малиновым помпоном. Невысокая пышногрудая женщина напрасно пыталась унять его.

Неподалеку от Чучина молоденькая цыганка задорно плясала перед небольшой группкой зевак, подбадривавших ее хлопками и криками. Бренча бубном и монистами, она трепетала всем телом, выгибалась, кружилась и приседала. Ее движения — то медленно-плавные, то резкие и стремительные — приводили зрителей в восторг. На мгновение лицо цыганки повернулось к летчику, и Иван увидел раздутые ноздри, красиво очерченный рот, ослепительную улыбку.

Вдруг цыганка остановилась, посмотрела на своих зрителей с полнейшим безразличием и пошла мимо них к Ивану. Запрокинув голову, бесцеремонно уставилась на летчика. Потом обошла вокруг, спросила:

— Молодой, красивый, что такой печальный стоишь?

Иван не шелохнулся, как будто вопрос относился не к нему. Девушка подошла ближе.

— Дай руку, погадаю. Узнаешь, что тебе в жизни предстоит.

— Что предстоит, то предстоит, — усмехнулся Иван, — тебе это все равно неизвестно.

— Ай-ай, говоришь, не веришь мне, а я по глазам вижу: хочешь судьбу узнать. Вдруг правду скажу? Потом жалеть будешь. Ведь в дальний путь собираешься.

Иван невольно поморщился. Разговор не нравился ему.