— Маш, а почему, как ты думаешь, эта деревня называется Негритятьково?
— Наверное, потому, что раньше в ней жил добрый старый тятька, и была у него большая семья, и любил он рассказывать своим домочадцам разные интересные истории по вечерам, при свете лучины. А они слушали, удивлялись и говорили: «Да ну, тятя!» А когда тятька совсем уж начинал завираться, они смеялись: «Не говори так, тятя! Что же ты такое мелешь?!» Так и пошло: «Не гри, тятька!»… Негритятьково!
— Да уж… и не говори, Маша! — добавил Гена. — Теперь Негритятьково надо переименовать в Негримашково.
Они оглушительно расхохотались. Генина рука робко проникла под Машин свитер и замерла там. Сердце ее стучало громко и отчетливо, отдаваясь в висках. Краешком сознания она даже испугалась, не услышит ли доцент Пименов этого стука. Крикнула ночная птица. Рука Гены подвинулась ниже, Маша мягко убрала ее и потянула свитер вниз. Гена поцеловал Машу в губы и положил руку на ее грудь. Мысли вспорхнули, как испуганные птицы. Рука Гены начала путешествие по ее телу. Маша пребывала в странном состоянии вне времени, вне пространства. Только жаркие волны прокатывали ото лба до коленок. Невыразимо прекрасные ощущения поглотили ее целиком. Генина рука, не встречая сопротивления, постепенно спустилась ниже и уперлась в резинку трусиков. Пальцы запинаясь двинулись дальше, и Маша тихонько простонала. Ее ощущения разделились. Сладостно ныла грудь, трепетали влажные губы, и что-то новое, острое разгоралось внизу живота с ошеломляющей силой. Она обхватила руками Гену, сжимая его и дрожа. Восторг заполнил все ее существо. Ощущения слились в мощный острый жгут и взорвались, рассыпаясь искрами в глазах. Неожиданная судорога сотрясла Машу до самых кончиков волос, она тоненько вскрикнула и, содрогаясь всем телом, зашептала:
— Милый, мой милый, милый, милый…
Когда дрожь утихла, Маша посмотрела на Гену. Ей так много хотелось ему сказать, но подходящих слов не находилось, и она смотрела и смотрела в его глаза, в его лицо, почти неразличимое в ночи, обрамленное звездным небом… В деревне залаяла собака, кто-то неразборчиво гаркнул на пса, и лай утих. С реки повеяло прохладой. Маше стало зябко, чувственный жар спал, и осталась только сладкая истома. Гена неловко заворочался, и Маша почувствовала его напряженный член под тканью брюк. Теплое, нежное чувство безграничной признательности заполнило ее, и она тронула это место рукой. Гена подался к Машиным пальцам и замер, откинув голову на сено. Ей очень захотелось доставить Гене такое же удовольствие, которое она только что испытала сама. Расстегнув пуговицы брюк, она вынула тугой мальчишечий член на волю и нежно погладила. Жар снова вспыхнул, постепенно в ней проснулся древний инстинкт, и она, повинуясь его голосу, начала неловкую и трепетную игру, увлекаясь все больше и больше. Гена часто дышал и выгибался всем телом, каждой частичкой своей мужской сущности отдаваясь Машиным рукам. Наконец он сдавленно ахнул и стал изливаться горячими струйками семени. Маша отдернула руки и стала тихонько целовать его губы. Дыхание его успокоилось, и он заснул…
Весь четвертый курс Маша была счастлива, пока в их группе не появилась Мила Сандлер. Гену как будто подменили. На свиданиях с Машей он тяготился, отвечал невпопад и мыслями витал где-то очень далеко. Удивительно, что ревности к Геннадию Маша почти не испытывала, возможно, потому, что, кроме взаимных ласк, между ними ничего не было, а на большее Гена и не претендовал. Милка оказалась компанейской девчонкой, ярой собственницей и скоро, забеременев от Гены, ушла в академический отпуск. Перед самым распределением они с Геной расписались…
Парамон сполз с Машиных коленей и, подобравшись к Толику, потрогал шрам на его ноге.
— Маша, вот это память о горячей точке! А у тебя тоже есть память о горячей точке? — Мальчик погладил ладошками Машины ноги в ямочках. Она зарделась и подобрала ноги под себя.
— Парамон! — одернула сына Симона. Мальчик недоуменно отпрянул и через секунду прильнул к широкой груди Толика.
— Во мужичина будет! — облапил его великан. — Все девушки с ног попадают, дайте нам только подрасти… — И он могучей рукой потрепал Парамона по непокорным вихрам на затылке. Мальчуган болтал уже о чем-то другом.
Когда с едой было покончено и общий разговор худо-бедно, маневрируя на опасных участках, прибился к спасительному берегу «как же тут вкусно кормят», решено было прогуляться.
На выходе из ресторана их встретила стайка хорошеньких девушек.
— Чао! — зажигательно промурлыкала Павлу одна из них.
— Буено джорно! — мгновенно включил он свои познания в итальянском, дивясь своей сообразительности.
— Аста маньяна! — уверенно встряла Маша в начавшийся было игривый диалог и, не взяв, как обычно, Павла под руку, пошла вперед. За ней последовали остальные. Павел оказался в цепочке замыкающим.
— А что я такого сказал? — удивился он Машиной неожиданной ершистости.
— Эта итальянка с тобой попрощалась, — пояснила ему Симона, — а ты зачем-то с ней поздоровался.
— Учитывая, чем эти… э-э-э… молодые… леди зарабатывают здесь на жизнь, получилось весьма… — добавила Маша и замолчала, не продолжая своей мысли.
