Сержант Ландеса наугад вытащил какой-то листок и принялся читать. Это еще что? «Урок автономии с трупом!» – повторил он вслух, причем сделал это самым издевательским тоном. Анатомии, Эрбаль, анатомии!
Я вас предупреждал, сержант, что не сильно грамотен, обиженно перебил его гвардеец.
А это что: «Урок агонии. Аплодисменты»?
Это о профессоре. Начальнике Да Барки. Он улегся на стол и изобразил, как дышат больные перед смертью, то есть в два приема. Он говорил о том, что у некоторых умирающих случается что-то вроде озарения, и оно помогает им уйти из этой жизни умиротворенными. Сказал, что тело – оно очень мудрое. А потом помер, словно в театре. Вот ему и аплодировали, да еще как!
Надо непременно пойти посмотреть, язвительно отозвался сержант. Затем в изумлении поднял брови: а вот здесь что написано? И с трудом разобрал: «Доктор Да Барка. Красота, красота… Физическая красота?»
Дайте-ка посмотрю, сказал Эрбаль, заглядывая через плечо сержанта. Голос у него дрогнул, когда он узнал написанную им самим фразу. Чахоточная красота. Чахоточная красота, сеньор.
Он, то есть доктор Да Барка, осматривал вместе со студентами девушку из больницы для бедных. Сперва задавал ей всякие вопросы. Как зовут да откуда родом. Лусинда из Вальдемара. А он: Ах, какое красивое имя, да ах, какое красивое место! Потом взял ее за запястье и заглянул в глаза. И сказал студентам, что глаза – это, мол, зеркало мозга. После чего он вот что сделал – выстукал ей грудь и спину пальцами.
Эрбаль на миг замолк, взгляд его затуманился. Он воссоздавал в памяти сцену, которая одновременно и смутила, и зачаровала его. Девушка в очень тонкой рубашке… Гвардейца охватило такое чувство, будто он видел ее прежде, видел, как она расчесывает волосы, сидя у окна. А доктор осторожненько прикладывал к ее груди два пальца левой руки и средним пальцем правой постукивал. Локоть должен оставаться неподвижным. Проверяйте чистоту звука. Вот так. Глухо. Глухо. Уммм. Не глухо и не звонко. А потом взял аппарат, которым слушают, и проделал тот же путь. Обследовал ей легкие. Уммм. Спасибо, Лусинда, можешь одеваться. Здесь ведь холодновато. Все будет хорошо, не унывай. А как только она ушла, он и говорит студентам: Звук как из старого горшка. Но на самом-то деле все это лишнее. Довольно взглянуть на худое и бледное лицо, на легкий румянец на щеках… Потный лоб – даже в этой холодной аудитории. Печаль во взгляде. Такая вот чахоточная красота.
Туберкулез, доктор! – выкрикнул студент из первого ряда.
Совершенно верно.
И добавил с оттенком горечи:
Палочка Коха сеет туберкулез в розовом саду.
Эрбаль почувствовал, как к груди его прикоснулось холодное щупальце фонендоскопа. Чей-то голос повторял: Звук как из старого горшка!
Чахоточная красота. Эта фраза запомнилась мне, сержант. Вот я и записал.
А вы не выдали себя, явившись на факультет?
Я смешался с группой португальских студентов, которые пришли на занятие. Я хотел узнать, не ведет ли он часом пропаганду и на уроках.
После этого сержант больше ни разу не поднял глаз от полученных бумаг, пока не закончил читать. Казалось, его загипнотизировало то, что там описывалось, и время от времени по ходу чтения он что-то бормотал себе под нос. Так он кубинец? Да, сеньор, сын вернувшихся с Кубы эмигрантов. И одевается он элегантно, а? Еще как! Хотя на самом деле у него, по моей прикидке, всего один костюм и две бабочки. И он никогда не надевает ни пальто, ни шляпу. Что, ему всего двадцать четыре года? Выглядит он старше, сеньор. Иногда он отпускает бороду. Здесь написано, что даже безрукие тянут вверх свои культи вместо сжатых кулаков… Этот тип, видать, умеет говорить. Лучше священника, сеньор. А эта сеньорита Мариса Мальо, надо полагать, вполне ничего. Эрбаль промолчал.
Она красотка?
Да, она очень красивая, но к его делам никакого отношения не имеет.
К каким делам?
К его делам, сеньор.
Сержант просмотрел вырезки из газет, приложенные к отчету. «Субстрат души и умная реальность», «Детские гробы во времена Чарльза Диккенса», «Живопись Милле, руки прачек и невидимость женщины», «Дантов ад, картина «Безумная Кэт и сумасшедший дом в Конхо», «Проблема государства, основополагающее доверие и поэма «Справедливость» Росалии де Кастро» [8], «Энграма пейзажа и чувство тоски», «Грядущий ужас: генетическая биология, желание быть здоровым и концепция жизни-балласта». Сержант с изумлением увидел, что под всеми статьями стояла одна и та же подпись – Д. Барковски.
Значит, Барковски? А? Как видно, твой объект покоя не знает. Врач в муниципальной больнице для бедных. Ассистент на медицинском факультете. И к тому же – памфлетист, лектор, оратор на митингах. Из больницы бежит в Республиканский центр, и у него еще хватает времени на то, чтобы сводить девушку в кино. Он закадычный друг художника, этого гальегиста, который рисует плакаты. Водится с республиканцами, анархистами, социалистами, коммунистами… Так кто же он такой, в конце-то концов?
Наверное, всего понемногу, мой сержант.
Анархисты с коммунистами ненавидят друг друга. Вчера, например, на табачной фабрике дело чуть не дошло до рукопашной. Да, странный тип этот Да Барка!
