Карамельные сны - [8]

— А он что?

— Обиделся почему-то. Лицом так потемнел. Даже не хотел, чтобы я его к мужу устраивала, но я настояла. Я всегда, если мне надо, на своем могу настоять, да… Ну вот и все, собственно! А вчера его убили.

— Все это время Стас продолжал оставаться твоим любовником?

— Да, но это не то, что ты подумала. Мы нечасто встречались. Может быть, раз в месяц, не больше. Так, молодость вспомнить.

— И всегда на его территории?

— Ну разумеется, иначе что же это были бы за воспоминания!

Аргумент был сильный. Я глянула на часы — однако мы проговорили добрый час.

— Жень, ну так что? Ты поступаешь ко мне на работу?

— Поступаю. — Я поднялась со стула и протянула ей руку. — Поступаю, но с тремя условиями.

— Зарплату я не задерживаю.

— Это прекрасно, но дело не в этом. Итак, условие первое: сейчас ты завтракаешь с нами, со мною и тетей Милой, потому что она смертельно обидится, если мы уйдем не позавтракав. И второе: за завтраком никаких разговоров об убийстве и так далее, потому что тетя Мила смертельно напугается, даже если слово «труп» будет произнесено шепотом.

— А третье условие?

— Оно такое: сразу после завтрака ты звонишь в милицию и рассказываешь им о том, что вчера произошло на квартире Стаса.

— Же-ня-а-а…

— Вынуждена настаивать на этом, и по очень простым причинам: во-первых, если в квартире убитого остались твои вещи, документы, тебя все равно очень быстро вычислят, а во-вторых, если ты скроешь от органов информацию о готовящемся или уже совершенном преступлении, неприятности будут и у меня — просто отберут лицензию. А без лицензии я не смогу быть твоим телохранителем.

— Ладно, — вздохнула Марина. — Но только, когда они все сюда понаедут и начнут меня терзать, ты будешь рядом.

— Разумеется. Теперь я буду рядом всегда.

После завтрака в тети-Милином вкусе (после которого всегда страшно подумать, что на свете существуют еще обед и ужин) Марина с выражением героической решимости на лице набрала ненавистный ей милицейский номер.

И следующие часа три мы с клиенткой провели в аду перекрестных допросов и подозрительных взглядов. Причем меня, как персону, не имеющую отношения к убийству (дело, конечно же, происходило на квартире убитого шофера), хотели сразу же выставить из комнаты, но Марина устроила настоящий скандал.

— Я не буду отвечать на ваши вопросы без своего адвоката! — кричала она, сжимая мою руку. (Пожатие ее оказалось на удивление крепким и жестким.) — Или нет, я вообще не буду ничего рассказывать! Имею, между прочим, такое право — не свидетельствовать против самой себя! Так что встретимся в суде, и ни минутой раньше, понятно?

— Дорогая Марина Георгиевна, а ведь я легко могу вас арестовать как подозреваемую, — медовым голосом уговаривал Гонопольскую ужасно противный следователь в мятой рубашке. — Ведь нигде и никем не доказано, что это не вы стреляли в своего любовника!

— Арестуйте! — скалила на него зубы моя клиентка. — И если вы это сделаете, то не услышите от меня ни одного слова до самого суда, а пресса поднимет такой скандал, после которого вам вряд ли удастся удержаться на рабочем месте!

— Ну почему же, Марина Георгиевна, милая…

— Да потому, что даже самый тупой журналист в сто раз дотошнее самого умного следователя! — язвила Гонопольская. — И он, представьте себе, легко догадается, что одновременно находиться в комнате с любовником и стрелять в него с расстояния в несколько десятков метров — невозможно!

Пока они препирались, я разглядывала более чем скромную обстановку квартиры потерпевшего. Труп потерпевшего уже увезли, и о том, что совсем недавно в этой комнате произошло убийство, почти ничего не говорило, за исключением скомканной окровавленной простыни, которую не успели убрать с кровати.

Да еще разбитое окно.

Я подошла к нему. Стекло все в паутинках трещин — на внешней стороне, а по центру — входное отверстие с неровными краями, диаметром около пяти сантиметров. Я прикинула на глаз — отверстие приходится примерно на уровень грудной клетки или головы сидящего на кровати человека.

— Пулю нашли? — спросила я у следователя.

— Нет пока. Но сто шансов из ста, что судмедэксперт извлечет ее из тела убитого, — машинально ответил он, не повернув в мою сторону головы.

Я кивнула. Итак, похоже, стреляли из пневматического оружия. Убийца находился в жилом доме напротив — в квартире или на крыше, думала я. Именно из пневматики, потому что выстрел из огнестрельного оружия прошил бы оконное стекло не так деликатно — оно дождем осыпалось бы на подоконник. Современные же пневматические ружья, снабженные баллончиком со сжатым воздухом, позволяют стрелять с достаточно большого расстояния.

Я взглянула на следователя в мятой рубашке с сожалением. Для него нет ничего хуже, чем убийца с пневматическим оружием — ведь, в отличие от нарезного, такое ружье или винтовка не оставляет на вылетающих из ствола пулях характерных следов, а это значит, что восстановить по «почерку», из какого именно пневматического ствола был сделан выстрел, будет практически невозможно.

— А соседний дом осмотрели? — снова спросила я, разглядывая сквозь сетку трещин ничем не примечательную пятиэтажку напротив.