Каракалла. Иисус Навин - [30]

Герон с неудовольствием выслушивал эти слова, и его первым гневным движением было желание поставить вольноотпущенника в надлежащие границы. Но когда его глаза встретили твердый, серьезный взгляд Андреаса, он сдержался и сказал только, пожимая плечами, причем он умышленно не смотрел на вольноотпущенника, а обращался только к Мелиссе:

— Ты невеста и взрослая. Слушайся, если хочешь тех, чьи желания здесь больше значат, чем мои. Ведь сын Полибия и без того будет скоро твоим повелителем.

С этими словами Герон сложил свой плащ в складки, и когда девушка поспешила ему помочь, он позволил это, но крикнул вольноотпущеннику:

— Я прошу только одного: у вас там, за озером, довольно рабов. Как только что случится с Александром, вы должны известить меня об этом.

Затем он поцеловал Мелиссу в голову, бросил Андреасу покровительственный привет и оставил мастерскую.

Овладевшая им мечта ослабила его упрямство; но он был бы все — таки менее уступчив относительно бывшего раба, если бы предложение последнего не освобождало его, Герона, на ближайшее время от присутствия Мелиссы.

Он, разумеется, не боялся дочери, но ей не следовало знать, что он желал познакомиться через Филиппа с магом Серапионом и надеялся при посредстве последнего по крайней мере встретить духа той, по которой так тосковал. Вышедши на улицу, он ухмыльнулся про себя, точно мальчик, счастливо ускользнувший от своего воспитателя.

VII

Мелисса, идя возле Андреаса, тоже чувствовала себя точно выпущенной на свободу.

У садов Гермеса, где стоял ее дом, замечалось еще мало признаков волнения, с которым александрийские граждане ожидали прибытия императора. Большинство попадавшихся Мелиссе и Андреасу людей шли им навстречу, чтобы присутствовать при торжественной встрече Каракаллы на восточной стороне города, между Канопскими и Солнечными воротами.

Однако же довольно значительное число мужчин, женщин и детей шли также и с ними по пути, к западу, так как было известно, что император остановится в Серапеуме.

Едва они вышли из дома, Андреас спросил девушку, положила ли она в корзину, которую за ними нес его раб, головной платок или густое покрывало. Она ответила утвердительно, и Андреас был доволен этим, так как солдаты Каракаллы, вследствие слабого за ними надзора и безумных подарков их повелителя, превратились в необузданную шайку буянов.

— В таком случае будем избегать встречи с ними, — попросила Мелисса.

— Если это возможно, то разумеется, — отвечал Андреас. — Во всяком случае будем спешить, чтобы снова прийти к озеру раньше, чем толпа нам затруднит путь. Ты провела тревожную и полную приключениий ночь, дитя, и, разумеется, чувствуешь усталость.

— О нет! — отвечала она спокойно. — Когда я была у христиан, они подкрепили меня вином и пищей.

— Они, разумеется, ласково обошлись с вами?

— Одна женщина ухаживает за Диодором, как мать, — сказала Мелисса, — да и мужчины были предупредительны и заботливы. Отец не знает их, а между тем… Тебе ведь известно, как он восстановлен против них?

— Он говорит о них со слов толпы, — отвечал Андреас.

— Да, уже начинает заниматься заря. Время исполнилось.

Мелисса с изумлением посмотрела на своего спутника и вскричала с живостью:

— Как странно! Я слышала уже один раз сегодня эти самые слова, и они не выходили у меня из головы. А так как ты только что подтвердил подозрение отца, то я хотела просить объяснить мне их смысл.

— Какие слова? — спросил Андреас.

— Когда же время исполнилось?

— А где ты слышала это?

— В доме, где Диодор и я прятались от Цминиса.

— Это дом собрания христиан, — сказал Андреас, и его выразительное лицо омрачилось. — Однако же те, которые собираются там, мне чужды, потому что они следуют вредному лжеучению. Но все равно! Они тоже называют себя христианами, и слова, заставившие тебя думать, в моих глазах стоят у входа в учение божественного основателя нашей веры, подобно обелискам у ворот египетских храмов. Их сказал галатам Павел, великий проповедник учения Христа, их понять легко; мало того: кто смотрит вокруг себя открытыми глазами и заглядывает в свою собственную душу, от того едва ли укроется их значение, если только в нем пробудился страстный порыв к чему — то лучшему, нежели то, что это нечестивое время дает ныне живущим людям.

— Итак, эти слова означают, что мы живем накануне великих переворотов?

— Да! — вскричал Андреас. — Но употребленное тобою выражение слишком слабо. Старое, мутное солнце должно зайти, чтобы с новым блеском праздновать новый восход.

Встревоженная, но нимало не убежденная, девушка посмотрела взволнованному человеку в глаза и возразила с жаром:

— Я, конечно, понимаю, что ты говоришь в образах; однако же солнце, которое освещает нам день, мне кажется достаточно светлым. Разве не процветает деятельная жизнь в этом трудолюбивом и веселом городе? Разве закон не покровительствует гражданам? Были ли когда — нибудь боги почитаемы с более горячим рвением? Неужели отец не прав, говоря, что человек должен питать чувство гордости, когда он принадлежит к могущественнейшей из всех империй, перед которой трепещут варвары, и называется римским гражданином?