Караджале - [17]

Премьера «Бурной ночи» состоялась 18 января 1879 года. В спектакле участвовали видные актеры: Шт. Юлиан, Григоре Манолеску, Аристицца Романеску. Публика с интересом приготовилась смотреть новую комедию, которую предварительно так разрекламировали газеты. Завсегдатаи удивленно переглядывались и спрашивали друг друга: что это за чудо? Даже ложи переполнены — неслыханный случай, достойный быть отмеченным в анналах директора и кассира Национального театра. Вскоре после поднятия занавеса завзятые театралы поняли, что этот вечер достоин во всех отношениях быть отмеченным в анналах театра.

Было все то, что часто бывает на премьерах. Автору показалось, что его пьеса провалилась. Нервно прогуливаясь между ложей Титу Майореску и кулисами, он проклял тот час, когда ему пришло в голову писать комедии. Его друзья, наоборот, думали, что спектакль имеет успех. Многие зрители дружно наслаждались и после окончания спектакля бурно аплодировали и вызывали автора на сцену.

Многие… но отнюдь не все. Среди зрителей были люди, которых новая пьеса попросту возмутила. Актриса Аристицца Романеску и Штефан Юлиан взяли за руки автора и буквально вытащили его на сцену под аплодисменты и свист публики.

Словом, дебют «Бурной ночи» был поистине бурным, и памятный вечер закончился для автора в доме Титу Майореску, устроившего ужин для всех участников спектакля. Ужин прошел очень весело, пили за успех нового драматурга и новой комедии, которой все прочили блестящее будущее.

Когда автор на другое утро стал просматривать газеты, он был, наверное, сильно озадачен: его пьеса вызвала настоящий скандал. Рецензент газеты «Ромынул», характеризуя новую комедию как «несчастный опыт одного молодого человека, показавшего в своем переводе пьесы «Побежденный Рим» подлинный талант, давал читателям следующий совет: «Если вы собираетесь в театр на постановку «Бурной ночи», оставьте дома своих жен и дочерей». Рецензент газеты «Ромынул» обвинял автора не только в аморальности, но и в антипатриотизме.

Рецензентом газеты «Ромынул» был уже известный нам журналист Фредерик Даме. Он сводил счеты со своим бывшим компаньоном? Вполне возможно. Но он не остался одиноким в своих оценках. Вся бухарестская печать дружно обругала «Бурную ночь». Против пьесы Караджале выступила даже газета «Тимпул», где он работал и где у него было много друзей.

Тем временем директор Национального театра, весьма почтенный старик из известной боярской семьи, Ион Гика, тоже прочитал газетные рецензии на новую постановку и сделал из них свои выводы. Поскольку одна газета возмущалась тем, что в «Бурной ночи» на глазах у зрителей играют адюльтер и на сцене для вящей убедительности стоит супружеская кровать, директор театра немедленно распорядился убрать эту преступную мебель со сцены. Заодно директор вымарал те реплики, в которых шла речь о том, что героиня изменяет своему мужу.

И вот снова настал вечер. Огорченный газетными рецензиями, но еще ничего не подозревающий, автор явился на второе представление своей пьесы. Несмотря на свой скептический ум, Караджале все же был наивным человеком. В конце концов его не слишком-то беспокоило, что пьеса не понравилась театральным рецензентам, — накануне, на ужине у Титу Майореску, все говорили, что она безусловно понравится публике. Разве большинство зрителей не хохотали до самого конца представления?

Но теперь произошло нечто малопонятное: партер стал свистеть и возмущаться и возмущался до конца пьесы. Автор сидел бледный и пристыженный — он не знал, что на спектакль явились главным образом члены «Гражданской гвардии», той самой, которую он высмеивал в своей комедии. Зато автор, разумеется, сразу заметил и изменение декорации и искажение текста. Кто посмел изменить реплики? Ведь с ним, с автором, этого не согласовали!

После представления автора предупредили, что часть разъяренных зрителей поджидает его на улице и собирается учинить над ним физическую расправу. Господину Караджале пришлось закутаться в пальто, надвинуть шляпу на глаза и позволить нескольким офицерам, которым пьеса очень понравилась, увести его из театра черным ходом.

Согласитесь, что все эти события могли бы вывести из себя и человека с более кротким характером. На другое утро автор ворвался в кабинет директора театра без доклада.

— Кто посмел исказить текст моей пьесы? — спросил Караджале.

Ион Гика, как и подобает боярину, не потерял самообладания и, смерив разъяренного автора холодным взглядом, ответил на вопрос весьма кратко и по-французски.

— Сорта! — сказал Гика. Что означало попросту: «Выйдите вон!»

— Вие кокен! — крикнул автор тоже по-французски. Это уже было оскорбление: «Старый мошенник!»

Мы не знаем, какими еще любезностями обменялись директор театра и драматург, но хорошо известны последствия их разговора: пьеса была снята с репертуара театра. Говорят, что Караджале сам был инициатором этой крайней меры, что он поставил условие — или пьеса будет сыграна так, как он ее написал, или он запрещает ее исполнять. Другие исследователи уверяют, что Караджале будто бы хотел вызвать директора театра на дуэль и отказался от этой затеи только после того, как ему напомнили, что Иону Гика уже за шестьдесят. Титу Майореску, который был и адвокатом, будто бы сам редактировал заявления оскорбленного автора и пытался защитить его авторские права. Но все это предположения. Сомнений не вызывает лишь один печальный факт — «Бурная ночь» была снята с репертуара после двух спектаклей.