Кара-курт - [36]

— Собирайся и поезжай. Скажи Гиви, он отвезет тебя. Ичан и Хейдар нужны бандиту Аббасу-Кули. Но нам они нужны еще больше: наши люди…

* * *

Дорога, все время поднимавшаяся в гору, миновала последнюю излучину, огибавшую каменистый склон, прямой стрелой вонзилась в долину Даугана. Кайманов с щемящим чувством в груди увидел в верхней части долины глинобитные домики родного поселка, над которым раскинули ветвистые кроны высокие чинары и карагачи.

Яков знал, что всю ночь по дороге шли и шли тяжело груженные машины с прицепами, без прицепов, танки и артиллерия, повозки, двуколки. Сейчас на дороге — ни души, то пропылит машина, то фургон проедет — обычная картина. У въезда в долину Гиргидава догнал караван верблюдов. Но, судя по следам, оставшимся на шоссе и обочинах, Кайманов видел, какая огромная масса народа сдвинута с места, переброшена сюда, как напряженно работают люди, как перегружена ночами дорога, которую когда-то строили и его отец и он сам.

Такого скопления людей, рассредоточившихся в ближайших к границе ущельях и распадках, еще не видели эти окружавшие Дауган горы.

Рассвет восстановил обычную картину. Все утихло. Но с наступлением темноты снова начнется приглушенное, мощное и повсеместное движение. Никто и ничто не должно ему помешать. Для этого и выехал сюда, непосредственно к границе, Яков Кайманов.

У поселкового кладбища он попросил шофера остановиться.

Едва справляясь с охватившим его волнением, Яков медленно вышел на обочину, окинул взглядом весь этот мир — необъятный в детстве, а теперь маленький, но от этого не менее близкий и дорогой, стал жадно всматриваться в привычные очертания гор, постройки караван-сарая, до боли знакомые улицы, дома. Там вон на склоне Змеиной горы поймали они с Баратом гюрзу в тот страшный день, когда белые налетели на поселок и расстреляли отца. До сих пор чувство вины перед родными не давало покоя, отзывалось глухой болью. Как знать, может быть, все сложилось бы иначе, если бы в то трагическое утро гюрза не хватила бы Яшку за палец и молодой доктор Вениамин Лозовой — брат Василия Фомича, комиссара Лозового, не ампутировал бы ему палец. Боясь отцовского гнева, Яшка увел компанию ребят к дороге встречать караван. Не искал бы его отец, успел бы. скрыться... На всю жизнь остался в ушах Якова истошный крик матери: «Ой, да сирота ты сирая, бесталанная, сам придешь теперь ко холодным ногам!»

Кайманов медленно прошел в сопровождении шофера по заросшей полынью тропинке к поселковому кладбищу. Сегодня приехал он сюда не как замкоменданта, а как односельчанин дауганцев Яков Кайманов, на всю жизнь оставшийся для них просто Ёшкой.

В конце кладбища издали виден обелиск, сложенный из ракушечника. Яков подошел ближе, прочитал такую знакомую, выжженную на дощечке увеличительным стеклом надпись: «Григорий Яковлевич Кайманов, Вениамин Фомич Лозовой пали в борьбе с врагами Советской власти в 1918 году. Пусть вам будет земля пухом, дорогие товарищи». Рядом скромная могила с простым дубовым крестом. На кресте такая же табличка с выжженными буквами: «Глафира Семеновна Кайманова погибла от руки бандита в 1940 году». Обе могилы аккуратно обложены побеленными камешками, у основания креста и обелиска лежит иссушенные зноем цветы.

«Уважение к живым начинается с уважения к памяти мертвых», — так говорил начальник заставы Дауган — Федор Карачун, с которым впервые стал охранять границу Кайманов. Живые в ответе перед умершими, особенно перед близкими за то, что они живут.

Так ли живет он, Яков Кайманов? Так ли живут все те, кто окружает его?

Быстро идет время! Совсем недавно была та счастливая пора, когда он, вернувшись в родной поселок с молодой женой, впервые вышел на границу с таким же, как и сам, парнем, но уже начальником заставы, Федором Карачуном. Как тогда все было просто и ясно! Молодой и сильный, он только и беспокоился, что о собственной семье, да иной раз придумывал с друзьями очередную «комедь». Назначили старшим в бригаде, поручили руководить дружинниками — забот прибавилось. Днем на работе, ночью в наряде, да еще семья на плечах, времени стало не хватать. Выбрали председателем поселкового Совета, думал, что больше, чем у него, не может быть у человека забот. А если бы сейчас, в военное время, сравнить должность председателя с обязанностями замкоменданта, потребовалось бы не меньше десятка таких поселковых советов.

Почти у каждого человека жизнь с возрастом усложняется. Свою жизнь Кайманов не считал исключением из этого правила. По опыту Яков знал: друзей и родителей чаще всего вспоминают, когда особенно трудно...

Тихо на кладбище. Солнце все сильнее печет лопатки, сушит и без того сухую, каменистую землю. Стрекочут цикады и кузнечики, откуда-то издалека доносится чирикание кекликов — горных курочек. Все бури и волнения одной человеческой жизни заканчиваются в местах таких, как это... А сколько сейчас безвестных могил к западу от Киева, к западу от Москвы? Сколько безвременно оборванных жизней!..

Яков понимал, что прошедший вслед за ним шофер Гиргидава видел здесь лишь могильные холмики, не больше. Он ведь не знал всех этих когда-то живших, а теперь умерших людей. Но Гиргидава неожиданно для Якова опустился на одно колено и на какую-то минуту склонил темноволосую голову.