Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне - [14]

– У полицейских мозги буквоедов.

– Розмари… – Гибсон не продолжал, поняв, что ему хочется лишь произносить ее имя.

– Она славная девушка, Кен, – кивнула сестра.

– Да. – Он немного расслабился.

Этель улыбнулась, и в ее глазах блеснуло понимание и участие.

– Я так понимаю, ты задумал совершить много добрых дел.

– Как тебе сказать…

– Розмари не очень распространялась о себе. Не могла. По ее словам, она оказалась на грани срыва – болела, можно сказать, вычеркнула себя из жизни. Тебя это тронуло.

Этель над ним подтрунивала, но Гибсон сохранял серьезность.

– Она была на пределе. Именно поэтому я хотел, чтобы ты…

– Сильнодействующее средство… – Этель изогнула бровь.

– Ты о чем?

– Жениться на ней.

– Мне показалось, что так нужно.

– Она ведь помоложе тебя, – продолжила сестра. – Сейчас прикинем. Тебе пятьдесят пять. Розмари считает тебя святым на земле. Наверное, так и есть. – Этель тепло улыбнулась.

– Никакой я не святой, – возмущенно отозвался брат, – ни малейшего желания быть таковым.

Этель рассмеялась:

– Добросердечный старина Кен! Я зря тревожилась: ты бы ни в жизни не связался ни с какой блондинкой. Тебе подавай бедную заблудшую овечку.

– Я бы не стал называть Розмари заблудшей овечкой.

– Ее переполняет благодарность к тебе. – Этель слегка нахмурилась. – Предана тебе. Конечно, – сестра поерзала на стуле, – она же, как я понимаю, в последнее время заботилась об отце.

– Да, несколько лет.

– Была к нему глубоко привязана. И тут появился ты. И она перенесла на тебя свое чувство.

Гибсон вопросительно посмотрел на сестру.

– Ты стал для нее тем же отцом.

Он прикрыл глаза.

– Розмари утверждает, что ты спас ее жизнь и рассудок. Я бы не удивилась – очень на тебя похоже.

– Заменил ей отца? – спросил брат.

– Это очевидно всякому, кто знаком хотя бы с основами психологии. Желаю вам обоим удачи.

– Она милая девушка, – тихо промолвил Гибсон.

– Не сомневаюсь. Да ты и сам мил. Возьми на месяц отпуск, и все утрясется.

– Ладно. – Он внезапно ощутил себя очень уставшим.

– Твой дом, Кен, само изящество, но до него надо бог знает сколько времени тащиться на автобусе. По мне лучше три тысячи миль пролететь на надежном самолете. Эти шоферы – безжалостные создания. Как невнимательно они гоняют по несчастным улицам на своих железных колымагах весом в две тонны. Я в ужасе!

– Это ты-то в ужасе? Не прибедняйся, сестра, ведь ты такая бесстрашная! Лучше расскажи о себе. Ты сама-то как, моя дорогая?

– Все надоело, – откровенно призналась она. – Устала от подземки. Начинаю подумывать, что мне нравится ваш климат. – Она подняла волевой подбородок.

– Вот и хорошо, – кивнул Гибсон. – Мы за шесть недель сделаем из тебя туземку.

– Посмотрим. А сейчас скажи, что ты хочешь. Тебе что-нибудь принести? Что-нибудь сделать?

– Останься здесь, – попросил он. – Поживи в моем доме. Присмотри за Розмари вместо меня.

– Обязательно, – ответила Этель, и от ощущения ее силы Гибсону стало спокойно. – Бедный мой мальчик, – ласково проговорила она. – Мы стареем, моложе не становимся. А ты, братец, хитрец.

– Я?

– Вести такой образ жизни! Вдали от нашего крысятника! Что происходит в мире, тебя не трогает. Мне, пожалуй, тоже надо обрести невинность.

– Невинность?

– Какой же ты славный, Кен, – улыбнулась сестра. – Ты и твоя поэзия.

В тот же день Розмари выписали из больницы.

– В конце концов, – бодро прокомментировала Этель, – коек здесь мало, а людей, которым намного хуже, чем ей, очень много. Да, я здесь, чтобы о ней позаботиться. Знала бы, привезла бы ей одежду. Ну, ничего, возьмем такси.

Речь сестры казалась Гибсону трескотней, которую он едва понимал. Все его внимание было сосредоточено на жене: каково ее физическое и душевное состояние?

Розмари стояла около кровати в белом платье с рисунком алых роз, теперь грязном и мятом. Она закуталась в красную накидку, и на фоне оттеняющего ее яркого цвета ее лицо казалось очень бледным.

– А надо ли выписываться? – с сомнением проговорил Гибсон. По виду жены он судил, что ей еще рано покидать больницу.

– Простите! – выпалила она. – Мне так жаль. Было бы лучше, если бы пострадала я, а не вы. – Розмари дрожала от желания выговориться.

– Успокойтесь! – попросил Гибсон. – Произошла авария, ничего особенного. Вам не в чем себя винить. – «Господи, – думал он, – этот случай ее снова подорвет». – Вот, Этель приехала к нам. Будет вам сестрой. – Гибсон чувствовал, что Розмари надо что-то подарить, и дарил ей Этель. – Вдвоем вам будет хорошо. – Он изо всех сил старался говорить весело и беззаботно. – А я еще немного здесь поваляюсь с задранной ногой, словно постиранное белье на прищепке. Пока кость не одумается и не поймет, что ей надо срастаться. И она непременно срастется.

– Я свернула налево. Думала…

– Нечего терзаться! – громко и решительно перебила Этель. – В том, что случилось, вашей вины нет.

– Никакой! – подхватил испугавшийся за жену Гибсон. – Что за фантазии? Выбросьте из головы! Берите пример с меня: я вообще не помню, что случилось. Бах – и вот я здесь. – Гибсон улыбнулся.

– Правда? – Глаза Розмари увлажнились. – Как вы себя чувствуете?

– Смешным и очень жалким, – сказал он твердо, но не сумел проникнуть взглядом за маску ее бледного лица. По глазам жены Гибсон решил, что она по-прежнему в шоке, не в силах справиться с воспоминаниями об аварии. – Отвези ее домой, Этель, – попросил он. – Розмари, слушайтесь ее во всем. И отдохните.