Капкан - [4]

В день великой облавы на змей около трех часов дня группа мужчин и юношей добралась до ранчо Ланга. Большинство из них были вооружены мотыгами, цепями и дубинами, но некоторым постарше и поуравновешеннее были разрешены дробовики. Широкой цепью они прочесывали кусты, шаря в них, крича, топая; те, кто шея впереди, чувствовали себя уверенно в высоких сапогах. Им понадобилось два часа, чтобы охватить всю территорию, наконец они перешли во владения Харпера, и шум затих.

Грейс была подавлена, но относительно спокойна; она никогда не ждала многого от жизни и теперь неожиданно осознала преимущество свободы распоряжаться своим собственным временем, собственными деньгами и собственными чувствами — в особенности последним.

Морли тоже чувствовал себя лучше. Он знал, что прежние теплые отношения между ним и Грейс быстро восстановятся и отныне он должен удерживать Грейс от завязывания знакомств с другими искателями богатых невест. До того, как появился Ланг, некоторые местные крутились вокруг, но, за исключением шерифа, они едва ли были подходящими женихами даже для такой неброской женщины, как Грейс. У шерифа же, однако, так и не появилось возможности воспользоваться своим преимуществом. Малколм Ланг, который был моложе, много обходительнее и значительно красивее, опередил его. Шериф Доусон теперь был женат. Майор подумал об этом со злорадным удовлетворением. Пусть только кто-нибудь из тех других клоунов попробует! Теперь он знает, чем рискует, и будет всерьез вставлять им палки в колеса, яростно сражаясь, — вплоть до самых грязных методов, если потребуется.

На следующее утро после облавы Морли был удивлен и несколько встревожен, когда к нему наверх заявился шериф Доусон — по личному делу, как сказал он Грейс, оставив ее внизу.

— Доброе утро, шериф, — сказал майор, внешне совершенно беззаботный. — Что привело вас сюда снова?

— Дело в том, — сказал полицейский, при этом его светлые серые глаза скользили по комнате, потом задержались на двери стенного шкафа — что мы нашли нечто интересное во время облавы на змей. Остальные не придали этому значения, но я все еще продолжал размышлять, с чего бы это гремучей змее нападать на человека, развалившегося пьяным в кресле.

Морли почувствовал, как внутри у него все сжалось под действием поделившегося адреналина и сопутствующих гормонов, но выражение лица он сохранил невозмутимым — или, по крайней мере, он так думал.

— Ну знаете ли, — протянул он, — животное не подчиняется нашим законам. Какие-нибудь парни, сидя в кабинетах, решают, как должна поступать змея, но змее-то этого никто не объяснил. Не так ли? Вы проводите много времени на природе, вы видели, какие невероятные вещи вытворяют звери.

— Но одного-то они точно не вытворяют, — последовал сухой ответ, — они не носят поясов. Мы нашли свежую змеиную кожу, сброшенную день или два назад, и будь я проклят, если на ней не было нейлоновой петли, туго завязанной вокруг брюха, — кусок рыболовной лески, двадцатифутовой, толстой, как для акулы. Я слышал разговоры, что когда-то вы были асом в ловле на удочку с катушкой.

Сердце майора сильно колотилось; это было плохо, очень плохо.

— К чему вы клоните? — спросил он, стараясь говорить ровным голосом.

— Я только подумал, что если заглянуть в этот шкаф, то можно было бы даже найти леску, из которой сделана эта петля, похоже, что она оторвалась.

Морли был в ярости, хотя лицо его оставалось невозмутимым. Каким он был идиотом! Геринг был раздражен, и даже его окрас был какой-то унылый и тусклый. Любой болван мог догадаться, что змея вот-вот сбросит кожу. Осуществление плана нужно было отложить до другого раза. Но с другой стороны, откуда он мог знать, что петля оборвется? Просто не повезло, тот самый случай, который никакая предусмотрительность не могла бы ни предсказать, ни проконтролировать.

— И в какое положение это ставит меня? — спросил он, прямо глядя на Доусона. — Я арестован? Что вы намерены предпринять?

— Я знаю, что мне следует предпринять, — сказал шериф, и неопределенность его ответа испугала Морли сильнее, чем осознание возникшей опасности минуту назад.

— Ваша сестра прекрасная женщина, — сказал затем Доусон. — Это было бы еще одним потрясением для нее после потери Ланга, если бы вас судили за убийство. Она бы потеряла и вас тоже. Ваша судьба в наших руках, у нас все одно к одному — эта кожа, и леска, и то, как умер Ланг. Да, — повторил он, — она чрезвычайно хорошая женщина; и это очень хорошее ранчо. Вы, может быть, не слышали, — сказал он, рассеянно уставившись в потолок, — что моя жена берет развод. Мы с самого начала не сошлись.

Майор минуту помолчал, хотя испытывал острое желание нового убийства. Потом спокойно проговорил:

— Грейс очень хороший человек. Но я не уверен, что она опять выйдет замуж; она скорее предпочтет остаться свободной.

— Если вы как следует замолвите слово за меня, — сказал Доусон, — она передумает. Я не Ланг. Со мной легко жить. Хорошая еда и внимание — все, что мне нужно, и тогда я приятнейший на свете человек. Она высокого мнения о вас. Если вы кого-то одобряете, то тот оказывается в выгодном положении в глазах Грейс. — Он опять поднял глаза к потолку. — Многие охотятся на змей с палкой и арканом. Во время этой облавы никто не заметил, что это была рыболовная леска. И если на то пошло, нет закона, запрещающего использовать рыболовную леску для ловли змей. Никаких вопросов никогда не должно возникнуть. Человек не поднимет шума против своего шурина — это не понравилось бы жене. Конечно, — добавил он, опустив свои бесцветные глаза на Морли, — я, само собой, спрячу эту кожу в надежное место; в своем роде это раритет. Сухая змеиная кожа хранится годами; и при взгляде на эту кожу всегда может появиться свежая мысль, что-то, что сначала ты случайно упустил. Не обязательно так должно случиться, но возможно, а в отношении убийства срока давности не существует. Как я сказал, если вы поговорите с Грейс…