Капкан - [50]

Когда они в начале двенадцатого уходили от Эда Тюдора, вокруг стояла белесая мгла. Сейчас ночь уже от колдовала свое, и Ральф сквозь пелену сонливости разглядел, что брезжит рассвет нового дня — серый и таинственный.

Элверна задремала, присев на его койку. Он уложил ее головой на подушку, заботливо укрыл одеялом, а сам растянулся на полу между койкой и безжизненным, точно куль, Питом Реншу. Некоторое время до него еще смутно доходило, что в доме горит свет, раздаются глухие голоса; вот кто-то гаркнул: «Повышаю на доллар!» А потом все куда-то провалилось: и утренняя заря, и Элверна, спящая сном младенца рядом с ним, и покер, и злоумышленники-индейцы, и шелест свинцового озера.

Разбудил его леденящий душу вой, заунывный, точно стон грешника в аду.

Он сел. Только что ему снился Э. Вэссон Вудбери; Вудбери, заляпанный грязью, с лицом, исцарапанным в кровь колючками, искусанным мошкой, Вудбери, который сбился с пути и, едва передвигая ноги от голода, бредет по болоту.

Откуда доносился вой, Ральф сообразил сразу, как пришел в себя: на лето ездовых собак свозили на остров Синий Нос — подальше от продовольственных складов, и они, одна за другой, встречали холодную зарю тоскливым воем. Но образ Вудбери не отступал: образ покинутого, растерянного и теперь уже молчаливого Вудбери, изнывающего в одиночестве вместо того, чтобы наслаждаться отдыхом.

«Боги! Я же его предал, — терзался Ральф. — Испортил ему всю поездку! А ведь он старался как лучше! Так славно готовились вместе там, в Нью-Йорке…»

Раньше, когда Вудбери изводил его своими нападками, казалось, что бросить его естественно и справедливо. Сейчас Ральф чувствовал себя изменником.

Снова послышался вой собак — протяжный, переливчатый, безнадежный, словно голос этого печального края. На берегу на фоне тусклого озера темнел ствол об" горевшей сосны. Ральфа окружали люди, много людей, но все они были объяты мертвым сном — мертвым, как этот жуткий, потусторонний вой, как черный остов погубленного дерева.

Ральф догадался, что гости были не в состоянии дойти до дому. Джордж Иган храпел на зеленой кушетке в гостиной. Папаша Бак и Неле Стромберг, вероятно, расположились в спальне, во всяком случае, Джо Истер устроился здесь же, на веранде. Он лежал, свернувшись на расстеленном одеяле, вздрагивая во сне.

Элверна в своем измятом васильковом платьице казалась такой беззащитной, юной, неискушенной, трогательно беспомощной. Уголки ее рта опустились. Одеяло, которым накрыл ее Ральф, наполовину сползло. Она спала, подложив под щеку ладонь, точно котенок, уснувший на согнутой лапке.

«Не может быть, чтобы она позволяла себе чересчур много с Кудрявым Эвансом и с другими. И я не наделаю глупостей. Все будет хорошо, — вздохнул он. — Эх, Джо, дружище мой! Милая Элверна!»

У него стало легче на душе оттого, что они были рядом, но в полусне ему вновь мерещился Вудбери — не суетливый и несносный горлопан, но несчастный, всеми покинутый страдалец, — и он знал, что ему надо будет что-то предпринять.

А за сетчатым окном веранды в лучах разгорающейся зари все шире открывалось Озеро Грез.

Глава XV

В то утро у многих в коттедже Джо Истера трещали головы.

По правде говоря, из всей компании только Папаша Бак не выглядел поникшим и расслабленным. Он проснулся раньше всех, разнюхал, где шотландский виски, чтобы опохмелиться, а остальным для бодрости духа сварил крепчайший черный кофе.

— Вот это, я понимаю, провели времечко, — мечтательно вздохнул он, когда заспанное и безучастное общество сошлось за завтраком. — И знаменитую же ты историю выдал, Кудрявый, как раз перед тем, как вконец захмелел.

— Ра зве я выдал историю? — пробурчал Кудрявый.

— Ну как же! Насчет коммивояжера и револьвера, который оказался незаряженным. Знатная история! А тебе-то, Джордж, как повезло: четыре дамы на руках!

— Четыре дамы? У меня? Ты скажи, Па, кто хоть у нас выиграл вчера? — жалобно протянул Иган.

— Нет, это что же делается на свете! — Папаша Бак был встревожен. — Ну и ну! Разучились люди пить. Я, например, вчера себя чувствовал, как рыба в воде. Если хотите знать, каждый год, пока мне не стукнет сотня — кстати, еще не сказано, что я и тогда брошу пить, — я буду справлять годовщину вчерашней попойки, как свой день рождения.

— Ох, да кончай ты резвиться, чтоб тебя!.. — возопил Кудрявый. Остальные поддержали его дружным стоном, а с веранды приплелась Элверна, почти безмолвная от глубокой меланхолии.

Кудрявый, очевидно, решил покончить с разгульной жизнью и утехами буйной молодости, перейти на официальный тон и вообще портить окружающим настроение.

— Знаешь что, — убеждал он за завтраком Джо, — надо вам с Маком и Бирмайером как-то улаживать положение с кредитом. Я даже думаю, не мешало бы вам сюда срочно поставить полисмена, пока все не успокоится. Индейцы крепко обозлились на вас троих, что вы закрыли им кредит. Я-то слышу, о чем они шушукаются в лесу во время пеших переходов. Они замышляют недоброе. Ты что, дожидаешься, пока вас тут всех перережут во сне?

— Ой, Джо! — жалобно пискнула Элверна.

Джо рассмеялся.

— Чепуха! Ничего они не сделают. Слишком безалаберная публика.