Капитанские повести - [8]

Сегодня уже на подходе к камбузу, в коридоре, старпом услышал грохот посуды, затем плеск и шипение. Из двери камбуза потянуло дымком. Послышались ругательства.

«Ого, на дисканте работает! Значит, Зина опять не в духах», — определил старпом.

Зина, старший повар, была примечательным человеком на судне. Она являлась незаменимым судовым активистом, непременным членом судовых комитетов всех созывов, членом редколлегий и т. д. Высокое общественное положение ей обеспечивала ее должность: не поешь — не поработаешь. Кухарила она, когда хотела, хорошо, и команда была довольна. Сам капитан, Петр Сергеевич, любил с нею советоваться. Правда, иногда, и довольно часто, на Зину находила хандра. Тогда она начинала, по определению Валерки Строганчикова, «работать на дисканте», посуда валилась из ее рук и гремела, кудрявенькая причесочка превращалась в длинные пегие патлы, разносолы исчезали из меню, и в конце концов председатель судового комитета помповый машинист Петя Полин от имени экипажа апеллировал к капитану с просьбой «образумить и навести порядок».

— Чего же, опять всех женщин забрали! А кто картошку чистить будет? Я не буду! — встретила Зина старпома, переступившего порог камбуза.

— По меню у нас нет картофеля на второе. Все на покраске. И потом, Шура должна до десяти часов работать на камбузе.

— Она сказала, что вместо нее Элька будет, а вы Эльку забрали. Все на покраске! Что, на тот свет готовитесь? — она швырнула дуршлаг на разделочный стол.

— Вы что-то не то говорите, Зина. И ведите себя, пожалуйста, спокойнее. Помочь вам кого-нибудь пришлю. А на тот свет, насколько я знаю, никто из экипажа не собирается.

— Откуда вы знаете? Сидите на своем мостике и видеть ничего не видите…

— Голова на плечах должна быть даже у заслуженных старших коков. Что за ерунду вы услышали?

— Ничего я не слыхала.

— И болтать нечего. Занимайтесь лучше своим прямым делом.

— Прямое дело, кривое дело! Кому это надо? — И она не глядя ткнула пальцем в выключатель мясорубки.

— Команда на ужин ухи просит, нужно будет ее в холодильник поставить, чтоб похолоднее.

— Да не справлюсь же я, ну что вы, Александр Кирсаныч, на самом деле!

— Сейчас Эля здесь будет.

10

Эля безмятежно спала, раскинувшись и дыша спокойно. Ее голая рука перевесилась через никелированное ограждение койки, но она не чувствовала боли и неудобства.

«Вот, черт возьми, как дома спит, — подумал старпом, — здоровая».

Он протянул руку, чтобы тронуть ее за плечо, но не решился, вышел из каюты и сильно постучал в дверь.

— Да! — голос у Эли был хриплый и испуганный. Она тянула простыню к подбородку.

— Сейчас десять часов по местному времени. Вам нездоровится? Я пришлю Георгия Ивановича.

— Да. То есть нет. Я сейчас. — Она покраснела.

— Вы спите так, словно ночью на аврале были.

— Ну и что!

— В рабочее время, Эля, постарайтесь не спать. И потом вот что: Витя Ливень — это не вариант, Эля.

Она отбросила простыню:

— А ваш Юрий Петрович — это был вариант? Молчали бы уж!

— Боюсь, что Ливень тем более.

— Не надо меня жалеть, Александр Кирсаныч!

— Ну что ж, вставайте и отправляйтесь на камбуз помогать Зине. Два часа отработаете потом, — и старпом ушел.

Эля снова подтянула простыню к подбородку, закусила угол. «Витя — не вариант? А разве Юрий Петрович, однокашник и дружок старпома, был им?»

…Давно, три года назад, когда их суда вместе оказались в порту, они сидели втроем в ресторане, и Юрий Петрович, нет — Юра, Юрка, смеялся:

— Вон у той девочки такие наивные глазки, ей бы только на СЮП ходить, а не сюда.

Эля влюбленно и чуть испуганно смотрела на него: еще бы, их второй штурман, красивый и холодноватый Юрий Петрович, пригласил ее сегодня в ресторан, и не побоялся, что могут увидеть моряки из экипажа, а он ведь только недавно развелся с женой.

Александр Кирсаныч тогда усмехнулся:

— Все спорт вспоминаешь, а сам уже давно спиртсменом стал, — и постучал по рюмке. — СЮП — это у него стадион юных пионеров был, с мореходки помню. Вы, Элечка, его побаивайтесь, он такой же горячий, как эти напитки.

Юра обиделся.

— Ну ладно, брось, тебе легче. Я рад за тебя, Юра, — Александр Кирсаныч шевельнул бровями в ее, Элину, сторону.

— А ты как думал? — И Юра не то погладил, не то похлопал Элю по руке. Наверное, все-таки похлопал…

Эля как-то видела бывшую жену Юрия Петровича, рыжеватую бледную блондинку с фиолетовыми от помады губами. Когда в Туапсе Юрий Петрович двое суток пропадал на берегу и потом явился на судно, он увидел Элю с такой же рыжей прической и фиолетовым ртом.

— Эля!

— Ты что, не видишь? — грубо спросила она. — Все!

Так она отказалась от него, а потом долго плакала в подушку у себя в каюте:

— Гад! Гад же несчастный!..

Она думала, что Витя Ливень был ее последней любовью. Правда, он острил так, что ее передергивало, но обнял только после того, как сказал:

— Ты мне для жизни всерьез нужна, девок у меня и так навалом.

Она обрадовалась и этой грубой фразе, хотя и почудилась в ней какая-то хозяйская расчетливость. Наверное, это только показалось. Витя был к ней внимателен, умел отбрить от нее других ребят, а однажды показал ей письмо:

«Конечно, сынок, я не этого ожидала. Но ведь и другое сказать, сколько квартира пустует. Мне-то ведь ничего уже не надо. Приезжайте. Я для вас и гарнитур присмотрела, Исай Львович посоветовал…»