Капитанские повести - [30]

— Ну и заря, — сказал радист Силан Герасимович, — что-то щекотит от нее, а?

Юрию Арсеньевичу некогда было смотреть на окрестности с ненавигационной точки зрения, он почти не отрывался от локатора и только иногда выбегал на крыло мостика и вглядывался в воду то слева, то справа, хотя ясно было, что вряд ли что увидишь, ни эти камни под водой, ни тебе сизый песок; но все-таки что-нибудь и мелькнет: то ли рябь над мелким местом, то ли сулой, завиток течения на крутом повороте, — не совсем уж как в потемках! Выходили на прибрежный фарватер; совсем-совсем темнело; а створные значки не горели, и вешки с буями тоже все уже были сняты. Только мигалка на Дристяном Баклыше помигивала все ближе и ближе, как огонек в крайнем окошке деревни, заслоняемый в ночи качающейся веткой…

— Что-то я не вижу бочки, а? Затонула, что ли?

— Нет, вон слева что-то торчит. Или тюлень?

— Где? Ага. Это бочечный рым собственной персоной. Притопить успели все-таки бочку, наверняка впотьмах кто-нибудь вмазал, черт возьми! — Юрий Арсеньевич еще раз привычно сорвал досаду, хлопнув перчатками по первому попавшемуся выступу, которым оказался ящик для бинокля, привинченный к переборке…

Конечно, бочка находится в явно аварийном состоянии, и можно отказаться от ее съемки. А если она все-таки не утонет, выдержит ледовую зиму, то по весне, весьма допустимо, в нее врежется какой-нибудь из этих речников, да еще груженный рудным концентратом; а у них ведь корпусишки не ахти, хотя и считаются приспособленными для морского плавания. Ну хорошо, пусть будет белая ночь, но зачем же тогда он с «Арктуром» шел сюда целых трое суток?..

— Старпом, идите шлюпку спускайте, а боцмана на бак, к якорям. Будем по ветру кормой к бочке спускаться. Тут часом не отделаешься, давайте поживее!

Юрий Арсеньевич опять разозлился: ко всему прочему и ветер еще был какой-то неопределенный, то слева, то справа по воде тянуло легкой рябью, и доносился шорох ледяного сала, и чуть посвистывало в это время в рубочных окнах; откуда было браться в такую пору, под заморозки, ветру, да еще со шквалами?

4

В рабочую шлюпку, тарахтевшую под бортом, спустились трое: старший моторист Коля Жилин, матрос первого класса Витя Конягин и матрос второго класса Алик Юхневич. Коля должен был смотреть за мотором и рулем, Витя Конягин исполнял боцманские работы; ну и, понятно, Алик в шлюпочной партии являлся чернорабочим. Он замешкался на палубе, надевая спасательный жилет, пока потерявший терпение боцман не стукнул ему ладонью по шее, сказав при этом: «Чешись, и в баню, в баню пойдем!» Юрий Арсеньевич, наблюдавший сверху, одобрительно хмыкнул, а сам Алик, раскачиваясь на штормтрапе, полез вниз, далеко отпятив широкий зад, туго обтянутый резиновыми брюками.

— Ну что, золотая рыбка, к нам для балласта? — спросил его Витя Конягин. — Да слезь с банки, у тебя же сапоги грязные.

— А тебе жалко, да? — Алик уселся поближе к теплому мотору, поджал тяжелые губы, натянул рукавицы и замер.

Коля Жилин обождал, пока ступил на трап третий механик, разогревавший мотор в шлюпке; когда механик повис на трапе, Коля врубил сцепление на задний ход и дал газ. Грохоча алюминиевым корпусом, шлюпка поползла назад, вдоль казавшегося бесконечным длинного черного корпуса «Арктура». Коле было хорошо, он сидел на корме, а Витя Конягин не выдержал:

— Ты бы хоть коптил поменьше, золотая рыбка, раз в сутки морду моем.

— Три, — ответил Коля Жилин.

— А поспать еще надо же?..

Алик Юхневич сидел лицом к судну и считал про себя сварные швы, соединявшие листы обшивки. Он вздрогнул, когда шлюпка дернулась вперед, и снова стал считать швы, уже в обратном порядке. Швы были приятные на вид, толстые и плотные, и шлюпка отскакивала от них, как от резиновых. Коля Жилин положил руль на борт, чтобы скорее отойти от судна, потому что полупустую шлюпку слишком уж плотно прилепило к борту очередным шквалом.

Коля ловко провел шлюпку по самому краю пенистого водоворота, раскрученного винтами «Арктура», и кинул ее по круговой вокруг судна; еще была пара минут погарцевать на воде под завистливыми взглядами молодых практикантов-матросов, вооружавших гак на кормовом подъемном блоке.

Шлюпка пересекла звенящую под алюминиевым бортом полянку раздробленного в двухкопеечные монетки молодого льда, и Витя Конягин с ходу продел в проушину бочечного рыма носовой фалинь из плетеного нейлона. Он набрал слабины и подал концы Алику Юхневичу:

— Держи да не отпускай далеко, возьми в одни оборот вокруг крепежной утки.

— Не хуже тебя знаю, — сказал Алик.

Витя Конягин сморщил свой длинный серый нос, так что тот стал немного даже похож на гофрированную дыхательную трубку от противогаза, и ничего не ответил.

Алик стал деловито накутывать концы фалиня на крепежную утку.

— Коля, приглуши мотор малость, я сказану этому отпрыску. Смотри вниз. Не бойсь! Бочка чуть жива. Так? Если вдруг начнет тонуть без твоего спросу, успеем мы эту веревку отвязать? Нет? А она из нейлона. У тебя плавучесть подходящая, а мы с Жилой что будем делать? В эту бочку тонн пятнадцать воды наберется, думаешь, не утянет шлюпку вниз? Распутывай конец и держи в руках, покуда рым на судовую лебедку не зацепим. Колю Жилина не брызгай, он этого не любит, понял, золотая рыбка?