Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов - [12]

Неожиданное бездействие неприятеля не прибавляло мужества осажденным: запасы еды в городе таяли и голод все сильнее заявлял о себе. Особенно страдали те жители, чей рацион и так много недель состоял из оливкового масла и вываренной кожи.

Прошло немало дней, когда противники обменивались всего лишь редкими выстрелами из кулеврин. Однажды ночью, когда Капитан Темпеста и Перпиньяно дежурили на бастионе Сан-Марко, они увидели, что к ним по разрушенному турецкими минами эскарпу с ловкостью обезьяны карабкается какая-то тень.

– Это ты, Эль-Кадур? – спросил Капитан Темпеста, на всякий случай опустив аркебузу, которую уже приладил к парапету, запалив фитиль.

– Да, господин, – отозвался араб. – Не стреляйте.

Он уцепился за зубец стены, легко вылез на парапет и спрыгнул прямо под ноги Капитану Темпесте.

– Вы, наверное, беспокоились, почему меня так долго нет, хозяин? – спросил араб.

– Я уж думал, тебя разоблачили и убили, – ответил Капитан Темпеста.

– Будьте уверены, господин, они во мне не сомневаются, – сказал араб. – Хотя… в тот день, когда вы вышли на поединок с Дамасским Львом, они видели, как я заряжаю пистолеты, чтобы убить его, на тот случай, если вы его раните.

– Как он? Поправляется?

– Должно быть, у Мулея-эль-Каделя толстая шкура, господин. Он уже выздоравливает и через пару дней снова вскочит на коня. О! У меня есть еще одна важная новость, которая вас очень удивит.

– Что за новость?

– Поляк тоже быстро поправляется.

– Лащинский? – в один голос воскликнули капитан и лейтенант.

– Он самый.

– Значит, тот удар сабли его не сгубил?

– Нет, господин. Похоже, у Медведя Польских Лесов крепкие кости.

– И его не прикончили?

– Нет, он отрекся от Креста и принял веру в пророка, – ответил Эль-Кадур. – У этого авантюриста безразмерная душа, он одновременно поклоняется и Кресту, и Полумесяцу.

– Презренный тип! – возмущенно воскликнул Перпиньяно. – Сражаться против нас, своих братьев по оружию!

– Как только он выздоровеет, его сделают капитаном турецкого войска. Ему пообещал это звание один из пашей.

– Этот человек, наверное, смертельно меня ненавидит, хотя я не сделал ему ничего плохого, разве что…

– Что такое, капитан? – спросил венецианец, поскольку тот вдруг неожиданно умолк.

Вместо ответа Капитан Темпеста спросил у араба:

– Пока ничего?

– Ничего, господин, – с отчаянием произнес Эль-Кадур. – Я не знаю, почему они держат в тайне место, где находится синьор Л’Юссьер.

– Но не может такого быть, чтобы этого никто не знал, – вздохнул Капитан Темпеста. – А что, если его убили? О боже! Даже подумать страшно!

– Нет, господин, он жив, это точно. Думаю, его держат в каком-нибудь из береговых замков, в надежде заставить его принять ислам. Он ценный воин, и турки охотно принимают таких, как он, в свои ряды. Им нужны дельные командиры для бесчисленных, но абсолютно недисциплинированных орд.

Капитан Темпеста опустился на груду обломков, словно его одолела внезапная слабость.

Оба, и араб и Перпиньяно, смотрели на него с глубоким сочувствием.

– Неужели я никогда не узнаю, что с ним случилось? – прошептала сквозь глухое рыдание юная герцогиня.

– Не отчаивайтесь, господин, – сказал араб. – Я не откажусь от своих ночных вылазок, пока не узнаю, где его держат. Но узнать, что он жив, – уже немало.

– Но у тебя нет тому доказательств, мой добрый Эль-Кадур.

– Это правда, но, если бы его убили, в лагере наверняка бы об этом знали.

– Но тогда почему они так тщательно скрывают, где он?

– Не знаю, господин.

В этот момент ночную тишину разорвал ужасающий грохот.

В турецком лагере взвизгнули трубы и зарокотали барабаны, раздались крики и выстрелы.

Словно по волшебству, зажглись тысячи и тысячи факелов, и по широкому полю побежали огоньки, собираясь там, где возвышался шатер великого визиря, главнокомандующего турецкой орды.

Капитан Темпеста, Перпиньяно и Эль-Кадур тотчас приникли к парапету, а часовые христиан затрубили тревогу. Венецианские воины выбежали из казематов, где они отдыхали, похватали оружие и устремились к стенам города.

– Турки готовятся ко всеобщему наступлению, – сказал Капитан Темпеста.

– Нет, господин, – спокойным голосом отозвался араб. – Это восстание в турецком лагере, оно готовилось вплоть до сегодняшнего утра и вот теперь началось.

– Восстание против кого?

– Против великого визиря Мустафы.

– Но какова цель восставших? – спросил Перпиньяно.

– Заставить его возобновить осаду города. Войска уже восемь дней бездействуют, и они ропщут.

– Ну да, мы это заметили, – сказал Перпиньяно. – Может, великий визирь заболел?

– Да нет, он в добром здравии. А вот сердце его в цепях.

– Что ты хочешь этим сказать, Эль-Кадур? – спросил Капитан Темпеста.

– Его очаровала девушка-христианка из Канеи. Визирь в нее влюбился, и не исключено, что это по совету красавицы он дал нам передышку.

– Разве женские глаза могут иметь такое влияние на жестокого воина? – заметил лейтенант.

– Говорят, она удивительная красавица. Однако я не хотел бы оказаться на его месте, ибо все войско требует ее казни, потому что считает ее единственным препятствием военным действиям.

– И ты думаешь, визирь подчинится требованиям своих солдат? – спросил Капитан Темпеста.