Капитан Ришар - [26]

Бессьер во главе кирасиров и Ланн со своими егерями и 13-м полком легкой пехоты из дивизии Морана, исполняющие роль простых полковников авангарда, обрушились на эту громаду, в восемь раз превышающую их силы.

Австрийская кавалерия, опомнившись в сумятице, попыталась остановить наши войска, чтобы защитить переправу, но кирасиры, егери, пехотинцы, чувствуя, что удача императора в них и с ними, обратили эту конницу в бегство.

Австрийцы предприняли последнее усилие и пустили в ход пехоту, но дивизия Морана прибыла уже в полном составе, и отброшенная австрийская пехота была вынуждена отойти на мосты.

К несчастью, наша артиллерия не могла следовать за ними. Батарея из десятка пушек могла бы обрушить град ядер на эту огромную массу людей, которых теперь приходилось рубить саблями и колоть штыками. Холодное оружие убивает, но медленно — пушка работает проворнее.

Тем временем французские солдаты брали в плен разбежавшихся по долине людей — и тех, кто совсем уже не надеялся попасть на мосты, и тех, кто сдавался, не осмеливаясь броситься в Изар; подбирали пушки, военное снаряжение, вплоть до целого обоза телег с превосходными понтонами — с их помощью враги собирались преодолеть не только Дунай, но еще и Рейн.

Это был бич, которым Ксеркс собирался покарать греков, но вынужден был ограничиться тем, что высек море!

По мере того как вражеская армия переправлялась на другой берег по мостам, какая-то часть ее отступала через Нёймаркт к Мюльдорфу, а те, кто не испытывал особого страха и не очень торопился, занимали позиции в городе Ландсхуте и в предместье Зелигенталь; но вот, кроме дивизии Морана, прибывшей, как мы сказали, полностью, у Моосбурга появилась головная часть колонны Массена. Она подошла слишком поздно, чтобы отрезать отход австрийцам, однако вовремя, чтобы этот отход ускорить.

Внезапно в направлении главного моста поднялся столб дыма: австрийцы подожгли мост, чтобы отрезать себя от французов водой и огнем.

Наполеон повернулся к одному из своих адъютантов.

— А ну-ка, Мутон! — сказал он.

Генерал все понял, взял на себя командование 17-м полком и со словами «На вас смотрит император, за мной!» повел солдат прямо к горящему мосту.

Под угрозой трех смертей — от воды, от огня и от пуль — они перешли через мост и устремились к крутым улицам Ландсхута.

С высот города австрийцы могли видеть, как французские войска подступают со всех сторон: Наполеон со своими двадцатью пятью тысячами, Вреде — с двадцатью, а Массена — еще с двадцатью тысячами.

Врагу стало просто невозможно удерживать позиции, и он отступил.

Убитых было немного, может быть, две или три тысячи (сказалось отсутствие пушек), но было взято семь или восемь тысяч пленных, захвачено военное снаряжение, техника, артиллерия. Кроме того — и это было важнее всего, — сражение нарушило оперативную линию эрцгерцога таким образом, что она отныне уже не могла вновь сформироваться.

Когда начала затихать ружейная пальба, Наполеон остановился и прислушался.

Позади, между Малой и Большой Лаберой, послышались пушечные выстрелы.

Наполеон натренированным ухом артиллериста определил, что в восьми или девяти льё шло сражение.

Несомненно, это Даву вступил в схватку с врагом.

Но с каким врагом?

Была ли это армия Бельгарда, шедшая из Богемии? Или австрийская армия под командованием Карла? (Наполеон начинал опасаться, что оставил эрцгерцога у себя в тылу.) Или обе они вместе? (А это означало бы огромное войско — примерно в сто десять тысяч человек.)

Даже одна из этих армий была бы слишком сильной для сорока тысяч Даву.

Тем не менее Наполеон не мог оставить свой плацдарм: отступая перед побежденной армией, он позволил бы ей собраться с силами и атаковать его с тыла.

Он ждал, надеясь на смелость и осторожность маршала Даву, но это ожидание было полно тревоги.

Пушечная канонада продолжалась с тем же ожесточением и приближалась к Экмюлю.

И только к восьми часам вечера канонада прекратилась.

Если в предыдущую ночь Наполеон лег в постель не раздевшись, то в эту ночь он не ложился совсем.

В одиннадцать часов ему сообщили о прибытии генерала Пире от маршала Даву.

Император вскрикнул от радости и бросился ему навстречу.

— Ну, как? — спросил он его, прежде чем тот успел открыть рот.

— Все идет хорошо, сир! — поспешил ответить генерал.

— Хорошо! Это вы, Пире? Тем лучше! Что же произошло? Расскажите мне все!

Тогда Пире рассказал этому железному человеку, сражавшемуся весь день и бодрствовавшему всю ночь, о том, что происходило днем.

Даву, перемещая свои войска, отклонился влево, встретил армейские корпуса Гогенцоллерна и Розенберга, атаковал их и, чтобы очистить дорогу, принудил отступить к Экмюлю.

Во время отступления австрийцев были захвачены в штыковом бою две деревни — Паринг и Ширлинг. Сражение шло уже три часа, когда подошло подкрепление, посланное Наполеоном.

Тогда Даву понял, что если император выделил ему двадцать тысяч человек, то он нужен был здесь, чтобы держать врага в поле зрения.

Враг укрепился в Экмюле и, казалось, собирался защищаться. Даву ограничился тем, что обстрелял его из пушек. Впрочем, этим он хотел дать знать о себе при помощи голоса пушек — для уха императора самых знакомых звуков.