Капитан Перережь-Горло - [75]

– Да! – ответил Алан.

– Нет! – возразила Ида. – Слушайте! – добавила она, подняв руку. – По-моему, лошади подъезжают к павильону.

– Вы слышите только ветер, мадам. Пройдет еще по крайней мере десять минут, прежде чем его величество сможет…

– Но когда я подумаю о его лице, появляющемся в этих дверях…

– Успокойтесь, дорогая мадам! Вам же всегда нравились конфликты, не так ли?

Фуше захлопнул крышку табакерки.

– Две вещи с самого начала, – обратился он к Алану, – казались мне невероятными. Пять убийств было совершено за семь ночей, три кинжала и пять клочков бумаги с подписью «Капитан Перережь-Горло» были оставлены в качестве весьма неуклюжего свидетельства – вас оно, по-видимому, не обмануло, так что нет нужды повторять это, – что убийца, очевидно, англичанин. Император, возможно, за недостатком времени передал все вещественные доказательства мне.

Но у его величества есть одна привычка – столь же знаменитая, как треугольная шляпа и пристрастие к драматическим жестам. Он должен всем заниматься самолично –должен видеть все, знать все, руководить всем, начиная от размещения орудий на батарее и кончая картинами иа стене коридора в «Парке статуй».

Снова с трудом сдерживаемый гнев мелькнул на лице министра полиции, возвышавшемся над пламенем свечей в комнате, такой же душной, как и его собственный кабинет.

– Тем не менее меня хотели заставить поверить, – продолжал он, – что за целую неделю, покуда убивали часовых, император ни разу не удосужился взглянуть на записки и кинжалы и попробовать на них свою проницательность. Ни разу! Я должен был поверить, что он предоставил все это преданному, но не слишком сообразительному Савари, а в конце недели, когда произошло самое невероятное и фантастическое убийство, без лишних хлопот перепоручил дело мне. Что я – младенец, чтобы меня обманывали таким образом?

Яростный жест Фуше окончательно перепугал Иду.

– Мне предлагали поверить и еще в одну вещь. В лагере начал кем-то быстро распространяться слух, что действия капитана Перережь-Горло могут спровоцировать мятеж против императора. Наши солдаты, не дав себе время подумать, просто повторяли это друг другу. Но были ли в лагере хоть какие-нибудь признаки или акты мятежа? Не было! В вашем присутствии, мадам де Септ-Эльм, я подчеркнул этот факт. Император прислал мне взволнованные донесения о скандале в театре и о двух дуэлях среди офицеров. Но, как я сказал вам, к мятежу эти события не имели никакого отношения. В самом деле, почему убийства капитаном Перережь-Горло императорских солдат должны обратить армию против самого императора? Какая в этом логика? Не должно ли это было, наоборот, сплотить солдат в преданности императору против общего врага, что практически и произошло? Слух о мятеже из-за убийств, совершенных капитаном Перережь-Горло, был ложным, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы попять причину. Император, повторяю, был серьезно обеспокоен республиканскими элементами, а так как он по какой-то причине, которую я не понимал и не понимаю до сих пор, долго откладывал вторжение в Англию, то это стало возбуждать в лагере раздражение. Необходимо было принять срочные меры. Неизменная стратегия его величества – во время собственных затруднений отвлекать внимание народа, устраивая развлечения, давая людям возможность о чем-нибудь поговорить и подумать. Так он выигрывает битвы и… – Фуше внезапно прервался. – Вы что-то сказали, месье Хепберн?

– Нет, – ответил Алан. – То есть не совсем. Я только подумал, что говорил то же самое в других обстоятельствах. Корсиканская кровь Бонн дала себя знать, и он задумал серию событий, столь же театральных, как его коронация и парады, с Шнайдером в качестве актера и фонарями с рефлекторами в качестве сценического реквизита, обеспечивающего наиболее яркий эффект. Вы разгадали секрет фонарей с рефлекторами?

– Вы, кажется, снова принимаете меня за младенца? – проворчал министр полиции, – Конечно, разгадал. Так вот, если он хотел отвлечь внимание обитателей лагеря, то он добился этого полностью. Вы согласны?

– Безусловно! – заявил Алан.

– Никто во всей Великой армии, – продолжал Фуше, – не мог говорить ни о чем, кроме как о капитане Перережь-Горло. Обуреваемые жаждой крови убийцы, солдаты забыли о своем нетерпеливом желании разграбить Лондон и прекратили возмущаться долгим бездействием. Более того, беспокоясь о ложном мятеже, они едва ли решились бы на настоящий. Все это весьма характерно для его величества, никому другому такое не пришло бы в голову. Тем не менее ошибка, допущенная императором, также весьма характерна. Он не желал сам обнаруживать значение сфабрикованных им ложных улик, не хотел сам объявлять, что капитан Перережь-Горло – проклятый англичанин. Император должен оставаться недосягаемым олимпийским божеством. А черную работу пускай делает кто-нибудь другой. Я был самой подходящей кандидатурой – и заметьте, я не возражал!

Министр с силой постучал по табакерке. Его змеиная шея вытянулась вперед так, что ее обожгло пламя, и он отпрянул.

– Не знаю, ожидал ли император, что его ухищрения обманут меня? Возможно, да. По крайней мере, он знал, что я буду читать показания о происшедшем так, как ему этого хочется, и стану ему подыгрывать. Он не ошибся. Я охотно служил ему, так как это шло на пользу и мне самому. Однако его величеству не следовало поддаваться нетерпению. Рано утром 22 августа я отправил курьера из Парижа в Булонь с подробным докладом, содержащим мои доводы в пользу того, что капитан Перережь-Горло – английский агент. Курьер прибыл в Булонь вчера в десять вечера. И все-таки император не мог сдержать нетерпение. Он получил сообщение по семафору, что курьер находится в пути, и все же за два часа до того, как он узнал, что содержится в моем докладе, в восемь вечера, он напечатал прокламацию, извещающую, что убийца, как это точно доказано, переодетый англичанин, и предлагающую сто наполеондоров за его поимку.