Капитан Памфил - [12]

Капитан Памфил, которого введенная министром внутренних дел предварительная цензура отнюдь не лишила слова, издал самое великолепное ругательство, какое только вылетало из провансальского рта с самого основания Марселя. Но, не обладавший легковерием Дебюро, читавший древних и новых философов и узнавший от Диогена Лаэртского и от г-на де Вольтера, что не бывает следствий без причины, он немедленно стал искать причину, следствие которой нанесло ему такой ущерб. Но он ничем себя не выдал, не сдвинулся с места и делал вид, будто грызет свой сухарь. Только голова у него в течение пяти минут вращалась, как у китайского болванчика. Но это движение не приносило никаких результатов до тех пор, пока какой-то предмет не свалился неожиданно ему на голову и не застрял у него в волосах.

Капитан поднес руку к ушибленному месту и нашел там кожуру от своей гуаявы. Он поднял голову и увидел прямо над собой обезьяну: она сидела на ветке и корчила гримасы.

Не сводя глаз с похитителя, капитан Памфил потянулся к ружью и, уперев приклад в плечо, выстрелил. Обезьяна упала к его ногам.

— Ай-ай! — сказал капитан Памфил, бросив взгляд на свою новую добычу. — Я убил двуглавую обезьяну.

В самом деле, животное, покоившееся у ног капитана, имело две совершенно отдельные, ясно различимые головы. Это явление было тем более примечательным, что одна из голов была мертвой, с закрытыми глазами, тогда как другая голова была жива и глаза у нее были открыты.

Желая разобраться в этом странном вопросе естествознания, капитан Памфил поднял чудовище за хвост, внимательно осмотрел, и удивление его тотчас же рассеялось. Обезьяна оказалась самкой, и вторая голова принадлежала ее детенышу; он сидел у нее за спиной в момент выстрела и упал вместе с матерью.

Капитан Памфил, которого не заставила бы пролить слезу даже преданность Клеобиса и Битона, взял малыша за шиворот и вырвал его из объятий трупа. Некоторое время он рассматривал его не менее пристально, чем мог бы это делать г-н де Бюффон, затем, с глубоко удовлетворенным видом поджав губы, воскликнул:

— Черт возьми! Это каллитриш! В марсельском порту за него можно получить пятьдесят франков как один лиар!

И он посадил детеныша в свою сумку.

Затем капитан Памфил, оставшийся голодным вследствие описанного нами происшествия, решил продолжить путь к заливу. Впрочем, хотя его охота продолжалась не больше двух часов, он убил за это время удава, тигра, гиппопотама и поймал живую обезьяну. Многие парижские охотники, потрать они даже целый день, удовольствовались бы такой добычей.

Поднявшись на палубу брига, капитан увидел, что вся команда суетится около гиппопотама, благополучно прибывшего к месту назначения. Корабельный лекарь вырывал у него зубы, чтобы сделать из них рукоятки ножей для Вильнава и вставные челюсти для Дезирабода. Боцман, сняв с него кожу, разрезал ее на узкие ремни: из них получатся хлысты для собак и линьки, которыми колотят юнг. Наконец, повар заготавливал бифштексы из филейной части и антрекоты из тонкого края для капитанского стола; остальную часть туши он нарежет большими кусками и засолит для команды.

Капитан Памфил был так доволен всем этим, что отдал приказ о внеочередной раздаче рома, а юнге, приговоренному к семидесяти ударам линьком, уменьшил наказание на пять ударов.

Вечером команда приготовилась к отплытию.

Пополнив таким образом запас провизии, капитан Памфил счел излишней стоянку у мыса Доброй Надежды и, оставив справа острова Принс-Эдуард, а слева — Мадагаскар, устремился в Индийский океан.

«Роксолана» бодро шла с попутным ветром, делая свои восемь узлов, что, по словам моряков, для торгового судна очень хорошая скорость; вдруг впередсмотрящий крикнул с мачты:

— Прямо по курсу парус!

Капитан Памфил, взяв подзорную трубу, навел ее на судно, о появлении которого сообщил ему матрос, затем посмотрел на него невооруженным глазом, снова навел трубу и минуту пристально вглядывался вдаль. После этого он позвал помощника и молча вложил инструмент ему в руки. Помощник немедленно поднес трубу к глазу.

— Ну, что, Поликар, — спросил капитан, когда счел, что тот, к кому он обращался, имел достаточно времени вдоволь наглядеться на предмет, о котором шла речь. — Что ты скажешь об этом плашкоуте?

— Скажу, капитан, что, право же, вид у него странный. Что касается флага, — он снова поднес к глазу подзорную трубу, — пусть меня черти изжарят, если я знаю, какую державу он представляет: это желто-зеленый дракон на белом фоне.

— В таком случае падайте ниц, друг мой, потому что перед вами судно, принадлежащее сыну солнца, отцу и матери рода человеческого, царю царей, великому императору Китая и Кохинхины; более того, округлившиеся формы и черепашья походка этого судна говорят мне о том, что оно возвращается в Пекин не с пустым брюхом.

— Дьявольщина! — сказал в ответ Поликар, почесав ухо.

— Что ты думаешь о возможной встрече?

— Думаю, это было бы забавно…

— Не правда ли?.. Что ж, я тоже так думаю, дитя мое.

— Значит, надо…

— … вытащить на палубу весь железный лом и распустить паруса до последнего дюйма.

— А вот и они в свою очередь нас заметили.