Капитан Невельской - [33]

Тут Завойко вспомнил про дядюшку Фердинанда Петровича… «Он не допустит», — решил Василий Степанович, позабывая, что хотел еще сегодня избавиться от излишней дядюшкиной опеки. Ведь Фердинанд Петрович получил монаршье благоволение за опись Гаврилова.

Темные подозрения охватили Завойко. Временами казалось ему, что тут все подстроено. Невельской нанес ему жестокий удар и, быть может, ставил под сомнение всю его деятельность.

«Да и как же я бы мог послать ему инструкцию? Может быть, я сам должен был туда идти, бросив компанейские перевозки и оставив все; может, так рассуждает Николай Николаевич? Но я везде скажу, что Завойко сделал все, что мог, и больше не мог сделать никто».

В свое время мелькнула у Завойко мысль послать с Орловым инструкцию. «Но что он там будет зря заниматься с этим Амуром, когда там уже все описано Гавриловым! — подумал тогда Завойко. — Да если надо будет, то мы уж как-нибудь сделаем все сами. Вопрос уже решен государем, — полагал он, — и Компания затраты сделала на аянскую дорогу».

Когда приехал губернатор, Завойко встревожился, не будет ли придирок из-за непосылки инструкции. Но губернатор даже и не помянул о ней. У Василия Степановича отлегло на душе, потом пошли слухи, будто «Байкал» погиб, а уж это служило явным доказательством, что Амур недоступен. Завойко, как и всем, была очень неприятна гибель судна и людей, и уж тут было не до официальных бумаг, и Муравьев ничего не поминал про инструкцию.

«Но вот как снег на голову свалился этот «Байкал», и Невельской выставляет при губернаторе и при всех, что я не послал ему инструкцию! А я всей душой заботился об этой экспедиции, послал Орлова, ожидал губернатора и не знал, как ему лучше сообщить о несчастье и гибели «Байкала», и губернатор вполне согласен был со всеми моими действиями».

Так бывает с людьми, которые, ведя внешне одну политику, а втайне другую, глубоко возмущаются и чувствуют себя горько и незаслуженно обиженными, когда окружающие, разобравшись в их поступках, не принимают в расчет внешней, показной стороны их деятельности, а судят по подлинной сути.

«Разве каждый день я не приказывал разузнавать о «Байкале»? Разве мало Завойко толковал с тунгусами? Разве я не собирался еще послать людей?»

Вид Невельского, его легкое заикание, рассуждения о многих вещах, которых он не мог знать как следует, убеждали Завойко, что это типичный петербургский хлыщ. А его все слушали! Фантазер! Как он мог войти в Амур, когда Амур недоступен? Как он смеет рассуждать, что Америка желает захватить Японию, да еще объявлять это при губернаторе! Но какие бы там исследования и открытия этот Невельской ни производил и в какие бы высокие рассуждения ни пускался, время покажет, кто из нас прав!

Тревога все сильней охватывала Завойко. Он всем существом готов был противиться тому, что услышал на борту «Байкала».

«Конечно, я понимаю все не так, как губернатор, который радуется, как неразумное дитя, и еще спохватится, ежели не послушает Завойко. Этот Невельской думает только о том, чтобы выдвинуть себя. А я должен спасти и дело, и свою честь, и честь Николая Николаевича. Однако, каков нахал! Хотел, чтобы Орлов ему в лиман инструкцию привез».

Завойко был бесстрашный человек. Он не потерял присутствия духа, слушая Невельского. Он знал, что все замечают, как глядит он с подозрением. Так и пусть люди видят, что Завойко не верит ему. А Завойко никто не заподозрит, что он обманывает.

Со всей силой и твердостью своего характера Завойко решил действовать. Он знал: там, где Завойко берется за дело, победа будет на его стороне.

Генерал, сидя в шлюпке, молчал и, кажется, не обращал на Завойко внимания.

Шлюпка врезалась килем в песок. Матросы выскочили за борт. Губернатор сошел на берег.

Глава двенадцатая ЮЛИЯ ЕГОРОВНА

Выйдя на отмель, Завойко сказал губернатору, что «просит аудиенции» и желает незамедлительно дать свои объяснения.

— Пожалуйста, Василий Степанович, — ответил Муравьев. Он приказал своим спутникам идти вперед и взял Завойко под руку. По тому, как он это сделал, Василий Степанович почувствовал, что Николай Николаевич не переменился. Это придало ему духу.

— Я слушаю вас, — сказал Муравьев.

Чуть наклонившись к уху губернатора и поводя вокруг своими голубыми глазами, Завойко быстро заговорил.

Муравьев опустил руку, но ни один мускул его уставшего лица не дрогнул. Он выслушал Завойко и сказал однотонно и пренебрежительно:

— Этого не может быть.

— Да уверяю вас, ваше превосходительство! — срывающимся голосом воскликнул Завойко, чувствуя, что, кажется, ошибся, губернатор не поддается. — Там в высокий уровень вода перекатывается через мели… Я знаю, откуда у Невельского эта карта, это карта Гаврилова…

Лицо Муравьева задрожало и перекосилось.

— Да вы думаете, что вы говорите? — останавливаясь, спросил губернатор.

— Уверяю вас, ваше превосходительство, — спокойно ответил Василий Степанович. — А если не хотите, то можете не верить. Мое дело сказать.

— Помните, что не может быть того, что вы говорите! — сдерживаясь, сказал Муравьев.

Завойко с мокрым от пота лицом, в свою очередь, попытался вразумить губернатора.