Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее - [25]

– Дэнверс, удели посадке особое внимание, – говорит Джек.

Я вижу, как Джек выравнивает самолёт над посадочной полосой аккурат по соседству с ангаром тридцать девять. Земля летит навстречу, спешит поприветствовать нас, и пока я задерживаю дыхание, Джек одним плавным движением сажает все три колеса самолёта на асфальт, самолёт даже ни разу не подпрыгивает.

– Это было потрясающе! – кричу я. Я слышу грохочущий, прокопчённый смех Джека. Пока мы довозим «Мистера Гуднайта» до ангара тридцать девять, я пользуюсь грохотом двигателя, чтобы скрыть свой смех, крики, трепет и все те эмоции, что испытала в воздухе.

Я вспоминаю указатель скольжения в планере. Простой кусочек пряжи, который предостерегает пилота от заваливания в ту или иную сторону. Я думаю о том, что у Джека, у Вольффа и даже у Марии есть свой внутренний датчик скольжения. Собственный кусочек пряжи, который помогает им сохранить равновесие, невзирая на то, с какой силой дуют ветра, пытающиеся сбить их с курса. Они сами себе эксперты. Они сами себе указатели скольжения. Я тоже хочу быть такой, как они, и мне кажется, что сегодня я максимально приблизилась к тому, чтобы обрести собственный ориентир.

Все клеточки моего тела излучают радость, бьющей из меня энергии хватило бы, чтобы поднять нас обратно в воздух даже без работающего двигателя. Не пытаюсь ли я этим умерить свою одержимость Дженксом? Неужели я трачу всю энергию на то, чтобы зарекомендовать себя, потому что где-то в глубине души боюсь той свободы, которую почувствовала сегодня в небе? И власти. Власти, которую я продолжаю отдавать людям вроде Дженкса? Почему я так боюсь своей силы и власти?

А почему он?

Я выпрыгиваю из самолёта, подбегаю к Марии и заключаю её в объятия. Она крепко стискивает меня руками, и мы обе знаем, что никакими словами нельзя описать то, что мы испытали и почувствовали сегодня там, в небе. Мы чувствуем себя цельными личностями.

Мы держимся друг за друга. Никого из нас нельзя назвать большими фанатами обнимашек, но мы обе словно чувствуем, что если когда и было время для объятий, так это сейчас.

– Как она себя проявила? – спрашивает Бонни у Джека, когда он присоединяется к нам. Мы с Марией, наконец, размыкаем объятия, но улыбка у обеих по-прежнему до ушей.

– О, она просто самородок, – говорит Джек, пожимая плечами.

– Прямо как она, – говорит Бонни и с гордостью смотрит на Марию, – я сказала Марии, что к концу обучения ей нужно будет сделать небольшую бочку. Мы позволим вам немного повеселиться, – говорит Бонни, и лицо Марии начинает сиять.

– На эту у меня тоже свои планы, хотя и не такие весёлые, как бочка, – Джек смотрит на меня и подмигивает.

– Джек, – предостерегающе говорит Бонни.

– Ничего особенного, разве что, может быть, крошечное, малюсенькое сваливание при неработающем двигателе.

– Что такое сваливание при неработающем двигателе? – спрашиваю я, заранее невзлюбив эти слова. Бочки Марии кажутся предпочтительнее.

– Это отличный способ научить тебя, что даже у лучших пилотов в мире дела порой идут не так, как планировалось, – он смотрит на выражение моего лица (должно быть, я выгляжу так, словно только что проглотила лимон) и хохочет. – А теперь идём. Довольно разговоров. Сегодняшний день нужно отпраздновать. Бонни испекла вишнёвый пирог, – Джек берёт под руку Бонни и ведёт к ангару.

– Лучший день в жизни? – спрашиваю я Марию, пока мы идём следом.

Её улыбка озаряет светом всё лицо.

– Лучший день в жизни. 

ГЛАВА 11

– Это фликербол! – доносится до меня голос Дель Орбе, орущего на распростёртого перед ним Пьерра.

Я смеюсь и вижу, как Бьянки трусит в моём направлении вдоль боковой линии через всё поле. Я беру толстовку, продеваю внутрь голову и пропихиваю усталые, потные, пусть и несколько замёрзшие, поскольку капли пота успели охладить моё тело, руки. Осень плавно перетекла в зиму, и теперь наши утренние пробежки выглядят так, словно кто-то поспорил, что мы никогда не осмелимся выйти на плац, нацепив на себя весь свой гардероб. Какими бы сложными и насыщенными ни были последние месяцы, у меня всё равно присутствует ощущение, что всё кроме полётов случается с кем-то ещё, что всё взаправду, только не взаправду. Лекции, курсы и полуденные часы, проведённые на поле для фликербола. Я словно хожу по коридорам, затаив дыхание, сдаю тесты, стиснув грудь, слушаю лекции, и не могу дышать, я всё время только и жду, когда смогу вновь подняться в небо и вдохнуть свежий и ароматный воздух. Я словно веду идеально сносное существование, до тех пор, пока снова не испытываю это чувство, когда желудок уходит в пятки, и я наконец-то могу дышать полной грудью. Полёты стали моей новой реальностью, а всё остальное не имеет значения.

– Дель Орбе сделал это нарочно, – говорю я, когда Бьянки усаживается рядышком.

– Он несколько месяцев это планировал, – со смехом соглашается Бьянки. Мы замолкаем и наблюдаем за тем, как наша команда готовится к следующей игре. Сборная нашей эскадрильи по фликерболу в настоящий момент метит на первое место, и, как и на полевом дне, мы снова завязли в соперничестве с эскадрильей Джонсона и Нобл. Однако на этот раз они подобрались гораздо ближе, чем бы нам того хотелось. Так что очень многое зависит от следующей игры.