Капитан Химеры - [33]

– Мы не можем его бросить!

– Вернемся на корабль – и спасай своего ненаглядного сколько влезет!

Клара замолчала и поджала губы.

– Хорошо. Сойдемся на этом.

Асази кивнул и двинулся к выходу.

– Не жалей никого, – бросил он через плечо. – Они тебя не пожалеют.

Жители темных углов

Бальтазар застыл посреди самой настоящей арены.

Из-за лошадиной дозы транквилизатора голова неприятно гудела и вспышки боли то и дело отдавались в висках и затылке, но на ногах капитан “Химеры” стоял крепко и пытался понять, чего собравшиеся Падальщики хотят.

Воспоминания перед глазами мельтешили противными разноцветными пятнами и мешали сосредоточиться, мозг пух от сотни вопросов. Что случилось с командой? Падальщики не убивают жертв без всяких своих больных ритуалов, но Бальтазар не мог знать, живы ли они. Вдруг какой-то ублюдок мучает и кромсает Наварро или Асази прямо сейчас? И что они сделают с Жель, как только поймут, что она – не человек?

Прикрыв веки, капитан глубоко вдохнул влажный воздух подземелья.

Даже под наркотиками Бальтазар умудрился зашибить пару особенно резвых мужчин и одного паука, пытавшегося спеленать его паутиной.

Впрочем, он все равно здесь, а не на корабле. Все-таки численное превосходство – не пустой звук, – что Падальщики успешно доказали.

Его не пытались связать, не удерживали веревками или цепями – просто оставили точно в центре каменной платформы и расползлись по своим вонючим углам, чтобы наблюдать за представлением со стороны.

Чего они хотят? Чего ждут?

Или считают, что перед жертвоприношением жертву нужно измотать, заставить ее побегать, попрыгать и устроить шоу?

Каменную платформу опоясывал глубокий разлом, не меньше пятидесяти футов в ширину; с противоположной стороны Бальтазар видел мосты и массивные подъемные механизмы. Пути к отступлению ему отрезали, но больше капитана интересовало, что тут вообще происходит.

Под сводами пещеры медленно собирались люди: долговязые, тощие, в каких-то тряпках, что отдаленно походили на одежду. У многих в руках было оружие, но использовать его Падальщики не спешили. Они выстроились на самом краю разлома и, будто по команде, затянули песню, слов которой Бальтазар разобрать не мог.

Обрывки фраз взлетали вверх к потолку и падали вниз холодными камнями. Падальщики раскачивались из стороны в сторону, с поднятыми над головой руками, голоса сливались в один невыносимый гул, бивший по ушам, проникавший под мускулы и выкручивавший каждый нерв до такого состояния, что пальцы де Сото задрожали сами собой. В голове зазвенели сотни колокольчиков, а по венам растекся обжигающий жар. Рисунки под кожей зудели, требовали каких-то действий, но Бальтазар упрямо выжидал. Он не сможет допрыгнуть до противоположного края. Даже у его сил был свой предел и определенные ограничители, которые не давали самоубиться из-за собственной глупости и самоуверенности.

Все, что он мог, – наблюдать и присматриваться.

Песня нарастала, казалось, что свод пещеры вот-вот обвалится вниз, погребая под собой всех собравшихся.

Платформа под ногами вздрогнула, подпрыгнули вверх мелкие камешки.

Первое, что Бальтазар почувствовал, – запах.

Это была невыносимая смесь сцилового топлива, перегнивших фруктов и мокрой собачьей шерсти. Накатившая волна смрада чуть не сбила капитана с ног, вынудила отступить назад, ближе к краю платформы. Гул нарастал, и сейчас Бальтазар уловил его странную цикличность: звук был не постоянным, а прерывистым – будто кто-то топал, обрушиваясь на опору всем своим весом.

В зале резко потемнело, словно огромная ладонь в один момент погасила все лампы, оставив только очаги зеленовато-синей плесени на потолке, что разливала по земле призрачный, едва уловимый свет.

Бальтазар приосанился, когда над краем площадки вздулся темный пузырь. В густом сумраке сверкнула пара желтых глаз; а модификация зрения помогла капитану рассмотреть детали.

Сразу стало понятно, почему так нестерпимо воняло псиной.

Существо и правда походило на собаку. Здоровенная мохнатая тварь, с пастью такого размера, что там мог бы поместиться ребенок целиком. Казалось, что ее морда раскрывалась на все сто восемьдесят градусов, а внушительные клыки тускло поблескивали от слюны. Вязкие тонкие нитки тянулись вниз, до самой земли, и зверюга дышала так хрипло и жадно, что по спине де Сото побежали мурашки.

Ног у твари, правда, было на пару больше, чем у обычной собаки.

Жуткое паучье отродье. Страшно было даже представить, каким образом получился такой “красавец”.

Пение смолкло. Вокруг площади воцарилась гробовая тишина.

Падальщики не двигались: застыли каменными изваяниями у самой границы арены. Казалось, что они даже не дышали и не моргали, чтобы не пропустить ни единого момента из предстоящего веселья.

Псина угрожающе качнулась. Раскрыла пасть, демонстрируя себя во всей красе.

Бальтазар повел плечами, размял шею. Под кожей вспыхнули голубым ленты татуировок.

Бой мог затянуться.

Тварь издала хриплый вой и бросилась вперед: просто сорвалась с места, рассчитывая порвать противника парой точных ударов. Бальтазара спасла только реакция и модифицированное зрение. Будь у него глаза, как у обычного человека, – и замах лапой прошелся бы прямо по животу, разбрасывая вокруг ленты блестящих внутренностей.