Капиталистическое отчуждение труда и кризис современной цивилизации - [24]

Создание ситуации ненадежности на рынке труда, согласно З. Бауману, становится важнейшей частью политики наднационального капитала [7, 46]. При этом во всех своих бедах люди оказываются виноваты сами: «Если они заболевают, то только потому, что не были достаточно решительны и последовательны в соблюдении здорового образа жизни. Если они остаются безработными, то оттого, что не научились проходить собеседования, не очень-то старались найти работу или же, говоря проще и прямей, просто от нее уклоняются. Если они не уверены в перспективах карьеры или дергаются при любой мысли о своем будущем, то лишь потому, что не слишком склонны обзаводиться друзьями и влиятельными знакомыми или же не смогли научиться искусству самовыражения и производить впечатление на других людей. Так, во всяком случае, им говорят, и они, похоже, верят этому, всем своим поведением показывая, будто и на самом деле все именно так и обстоит» [7, 59]. Оборотной стороной индивидуализации становится неверие в эффективность коллективных действий, массовая аполитичность [7, 67]. Мещанин оказывается в сложной ситуации без выбора.

В новых условиях безработные из резервной армии труда, по З. Бауману, рискуют превратиться в вечных безработных [7, 93]. При этом отношение работающего общества к ним становится все более негативным, неприятие соседствует с завистью: «Если мы страдаем, то потому, что наша жизнь подвижна и неустойчива; однако неустойчивость – это последнее, на что люди, обреченные на нищету, начинают жаловаться. Они страдают от ничтожности своих шансов в мире, который бахвалится тем, что он предлагает беспрецедентные возможности всем и каждому; мы же пытаемся рассматривать отсутствие у них каких бы то ни было шансов как свободу от замучивших нас рисков» [7, 97]. Один только вид бедных держит остальных в состоянии страха и покорности [7, 147].

Государство оказывается неспособным защитить граждан от притязаний наднационального капитала [7, 243]. Но оно все чаще готово использовать силу: «”Ненасилие”, рассматриваемое как атрибут цивилизованного общества, предполагает не отсутствие использования силы, а лишь отсутствие неуполномоченного ее использования» [7, 263]. М. Хардт и А. Негри пишут: «Государства приспосабливаются к запросам капитала и даже предвосхищают их из опасения оказаться на задворках всемирной системы хозяйствования» [129, 340]. Безличные силы капитала, стоящие за современным политическим насилием, по мнению сражавшего в молодости против нацизма З. Баумана, окажутся не менее жестоки, чем прежние националистические государства: «Век, которому, вероятно, суждено войти в историю как веку насилия, направлявшегося национальными государствами против своих граждан, подошел к концу. На смену ему, скорее всего, придет другой жестокий век – на этот раз век насилия, порождаемого деструкцией национальных государств под воздействием глобальных сил, не имеющих собственной территории и свободно перемещающихся в пространстве» [7, 275]. Одновременно с деструкцией прежних государств возникает новый национализм, кровожадный изначально: «…самыми страшными врагами образующихся наций оказываются перебежчики, сомневающиеся, равнодушные и безразличные; чем грязнее будут руки большинства, тем более широкой и острой станет потребность их вымыть, и только “суверенная нация” будет обладать властью, достаточной, чтоб объявить их чистыми» [7, 272]. Преступления современных нацистов на Украине – яркое тому подтверждение.

Близкий к постмодернизму и одновременно к марксизму современный западный философ югославского происхождения Славой Жижек считает, что сам термин «общество риска» несколько затемняет ситуацию: «…действительно верно, что мы живем в обществе свободного выбора и риска, но при этом одни (менеджеры с Уолл-стрит) свободно совершают выбор, а другие (простые люди, выплачивающие ипотечные кредиты) принимают на себя риски» [39, 8].

Современное западное общество, по мнению С. Жижека, характеризуется тремя новыми чертами: долговременной тенденцией возврата от прибыли к ренте (с приватизированной интеллектуальной собственности и с природных ресурсов), более значимой структурной ролью безработицы, когда сама возможность быть эксплуатируемым на долговременной работе выглядит как привилегия, ростом «зарплатной буржуазии» [38, 34–35]. Правда, последняя категория у него выглядит несколько размытой: создается впечатление, что Жижек готов записать в «зарплатную буржуазию» всех, кто получает деньги от государства. Современные забастовки, по его мнению, «…являются забастовками привилегированной “зарплатной буржуазии”, движимой страхом потерять свои привилегии (избыток по отношению к минимальному окладу); это не пролетарские протесты, а протесты против угрозы быть низведенными к пролетариям. То есть кто осмеливается бастовать сегодня, когда наличие постоянной работы само становится привилегией? Не низкооплачиваемые работники из (того, что остается от) ткацкой и пр. промышленности, а страта привилегированных работников с гарантированными рабочими местами (главным образом на государственной службе: полицейские и судебные приставы, учителя, работники общественного транспорта и др.). Это также относится и к новой волне студенческих протестов: их основная мотивация, скорее всего, – страх, что высшее образование больше не будет обеспечивать им “прибавочные зарплаты” в дальнейшей жизни» [38, 42].