Канун - [36]
Обыкновенно директора назначались изъ состава служащихъ. Вице-директоръ того же департамента, или даже хотя бы и другого, но это все равно, всѣ петербургскіе чиновники знаютъ другъ друга. И такой человѣкъ могъ говорить о своихъ принципахъ, о взглядахъ на разные вопросы, касавшіеся службы.
Этотъ же пришелъ со стороны, никому неизвѣстенъ. И, конечно, онъ правъ, что сперва надо познакомиться другъ съ другомъ.
Разумѣется, въ этотъ день въ департаментѣ была плохая работа, чиновники собирались группами и обсуждали событія. Поднимались даже споры.
Очень скоро выдѣлилась молодая партія, сильно стоявшая за новаго директора; на нихъ повѣяло какой то новой струей, которую они оказались способными почувствовать.
Старшіе, долголѣтніе служаки уже утратили эту способность и говорили только о внѣшности. Ихъ главнымъ доводомъ былъ сюртукъ, которымъ они побивали своихъ противниковъ.
Но явившійся отъ вице-директора старшій дѣлопроизводитель отнялъ отъ нихъ это орудіе. Онъ передалъ служащимъ просьбу новаго директора извинить ему появленіе въ сюртукѣ, что просто объяснялось тѣмъ, что онъ только три дня какъ прибылъ въ Петербургъ, и это сразу почти объединило весь департаментъ.
XI
Прошло уже двѣ недѣли съ тѣхъ поръ, какъ Левъ Александровичъ Балтовъ вступилъ въ должность. И вотъ что онъ писалъ Натальѣ Валентиновнѣ объ этихъ двухъ недѣляхъ.
«Другъ мой, я тоскую по тебѣ, но это происходитъ въ моемъ сердцѣ, голова же моя заполнена тысячью вопросовъ и дѣлъ, и не скучаетъ.
Оффиціально я считаюсь вступившимъ въ должность, но фактически я далеко еще не вступилъ въ нее. Я не сдѣлалъ еще ни одного, лично мнѣ принадлежащаго, распоряженія.
Правда, я уже подписалъ множество бумагъ, но большинство изъ нихъ безразлично, а остальныя я обязанъ былъ подписать по должности, хотя нравственно не отвѣчаю за нихъ, ибо достовѣрно еще не знаю, сдѣлалъ-ли я ими добро, или зло. Думаю, однако, что не сдѣлалъ ни добра, ни зла.
Моя жизнь въ настоящее время вся превратилась въ изученіе дѣла. Я занимаюсь этимъ и на службѣ и дома. Кажется, я успѣлъ уже замучить господъ чиновниковъ, и они смотрятъ на меня съ нѣкоторымъ недружелюбіемъ.
Я знакомлюсь съ дѣлами, съ чиновниками, съ посѣтителями. И удивительно медленно на этотъ разъ въ моей головѣ, привыкшей къ быстрой работѣ, складываются опредѣленныя представленія и я даже не могу сказать, когда я начну, наконецъ, сознательно дѣйствовать. Долженъ признаться, что эта область жизни совершенно чужда моему уму и ему приходится сживаться съ ней. И пока — я здѣсь не существующая величина.
За то въ другой области я дѣйствую энергично, именно въ дѣлѣ устроенія нашей предстоящей жизни. Казенную квартиру я не только осмотрѣлъ, но и изучилъ каждый уголокъ ея и съ академически серьезнымъ видомъ каждой комнатѣ далъ подходящее назначеніе.
Квартира мнѣ очень нравится и я нахожу, что казенныя квартиры для важныхъ чиновниковъ служатъ одной изъ главнѣйшихъ причинъ ихъ упорнаго консерватизма. Это слишкомъ хорошо для того, чтобы кому-нибудь хотѣлось покидать. Вѣдь покидать пришлось бы вмѣстѣ съ лишеніемъ должности; это значитъ, — переселиться въ наемную квартиру изъ какихъ-нибудь пяти-семи комнатъ, — кому же охота?
Если бы я былъ властенъ, я всѣхъ чиновниковъ переселилъ бы изъ казенныхъ квартиръ въ наемныя, а освободившіяся помѣщенія отдалъ бы подъ школы. Сколько возникло бы прекрасныхъ школъ, которыя не могутъ возникнуть за недостаткомъ помѣщеній! Впрочемъ, я уклонился.
Тѣмъ не менѣе, такъ какъ я на это власти не имѣю, и казенныя квартиры остаются еще и вѣроятно очень долго еще будутъ оставаться въ распоряженіи чиновниковъ, то и я на общемъ основаніи устраиваю для себя казенную квартиру.
Самолично я заказалъ мебель, при чемъ примѣнилъ свой собственный вкусъ, но въ это время, разумѣется, думалъ о тебѣ, стараясь, чтобы мой вкусъ былъ твоимъ; и вотъ ты посмотришь, хорошо ли я проникся твоимъ вкусомъ и достаточно ли понялъ его.
Сестра моя Лиза никакъ не можетъ понять, почему это я, заваленный государственной работой, занялся вопросомъ о мелочахъ квартирной обстановки? А я не объяснялъ ей. Хотя я замѣтилъ на лицѣ ея даже страданіе, тѣмъ не менѣе я былъ жестокъ. Мнѣ не захотѣлось находить такъ далеко и это объясняется моимъ кардинальнымъ свойствомъ: душа моя совершенно не выноситъ контроля даже въ самыхъ малѣйшихъ мелочахъ. Сообщая ей, я долженъ былъ-бы разсказать ей и о планѣ нашей жизни. А это значило-бы, что мнѣ пришлось бы выслушать ея мнѣніе, какъ я думаю, едва-ли одобрительное. Я предпочелъ избавить и себя и ее отъ этого совершенно ненужнаго и непріятнаго занятія.
Торжественно сообщаю тебѣ, что у меня уже есть мундиръ и вицъ мундиръ и что послѣднее произведеніе искусства я уже ношу на своихъ плечахъ, благодаря чему чиновники моего департамента значительно успокоились и въ глазахъ ихъ я уже не вижу такой тревоги, какъ въ первые дни. Первое же пока мирно виситъ въ шкафу.
Вообще все пока „мирно виситъ въ шкафу“. Я чувствую себя, какъ въ приготовительномъ классѣ. Съ Ножанскимъ у насъ происходить какая-то игра. Онъ, видимо, притаился и присматривается ко мнѣ: кажется, ему начинаетъ открываться, что я далеко не таковъ, какимъ онъ представлялъ меня. Кажется, онъ думалъ, что я поступлю прямо подъ его руководство и буду справляться у него о каждомъ предстоящемъ шагѣ. Но я рѣшительно ни о чемъ не справляюсь, я обхожусь безъ его помощи. Я самостоятельно роюсь въ томъ ворохѣ матеріаловъ, изъ которыхъ мнѣ предстоитъ создать что-то новое, и по отношенію къ нему я тоже „притаился“.
Игнатий Николаевич Потапенко — незаслуженно забытый русский писатель, человек необычной судьбы. Он послужил прототипом Тригорина в чеховской «Чайке». Однако в отличие от своего драматургического двойника Потапенко действительно обладал литературным талантом. Наиболее яркие его произведения посвящены жизни приходского духовенства, — жизни, знакомой писателю не понаслышке. Его герои — незаметные отцы-подвижники, с сердцами, пламенно горящими любовью к Богу, и задавленные нуждой сельские батюшки на отдаленных приходах, лукавые карьеристы и уморительные простаки… Повести и рассказы И.Н.Потапенко трогают читателя своей искренней, доверительной интонацией.
«Удивительно быстро наступает вечер в конце зимы на одной из петербургских улиц. Только что был день, и вдруг стемнело. В тот день, с которого начинается мой рассказ – это было на первой неделе поста, – я совершенно спокойно сидел у своего маленького столика, что-то читал, пользуясь последним светом серого дня, и хотя то же самое было во все предыдущие дни, чрезвычайно удивился и даже озлился, когда вдруг увидел себя в полутьме зимних сумерек.».
Игнатий Николаевич Потапенко — незаслуженно забытый русский писатель, человек необычной судьбы. Он послужил прототипом Тригорина в чеховской «Чайке». Однако в отличие от своего драматургического двойника Потапенко действительно обладал литературным талантом. Наиболее яркие его произведения посвящены жизни приходского духовенства, — жизни, знакомой писателю не понаслышке. Его герои — незаметные отцы-подвижники, с сердцами, пламенно горящими любовью к Богу, и задавленные нуждой сельские батюшки на отдаленных приходах, лукавые карьеристы и уморительные простаки… Повести и рассказы И.Н.Потапенко трогают читателя своей искренней, доверительной интонацией.
"В Москве, на Арбате, ещё до сих пор стоит портерная, в которой, в не так давно ещё минувшие времена, часто собиралась молодёжь и проводила долгие вечера с кружкой пива.Теперь она значительно изменила свой вид, несколько расширилась, с улицы покрасили её в голубой цвет…".
Игнатий Николаевич Потапенко — незаслуженно забытый русский писатель, человек необычной судьбы. Он послужил прототипом Тригорина в чеховской «Чайке». Однако в отличие от своего драматургического двойника Потапенко действительно обладал литературным талантом. Наиболее яркие его произведения посвящены жизни приходского духовенства, — жизни, знакомой писателю не понаслышке. Его герои — незаметные отцы-подвижники, с сердцами, пламенно горящими любовью к Богу, и задавленные нуждой сельские батюшки на отдаленных приходах, лукавые карьеристы и уморительные простаки… Повести и рассказы И.Н.Потапенко трогают читателя своей искренней, доверительной интонацией.
Игнатий Николаевич Потапенко — незаслуженно забытый русский писатель, человек необычной судьбы. Он послужил прототипом Тригорина в чеховской «Чайке». Однако в отличие от своего драматургического двойника Потапенко действительно обладал литературным талантом. Наиболее яркие его произведения посвящены жизни приходского духовенства, — жизни, знакомой писателю не понаслышке. Его герои — незаметные отцы-подвижники, с сердцами, пламенно горящими любовью к Богу, и задавленные нуждой сельские батюшки на отдаленных приходах, лукавые карьеристы и уморительные простаки… Повести и рассказы И.Н.Потапенко трогают читателя своей искренней, доверительной интонацией.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».