Канун - [33]

Я же обѣщаю тебѣ торжественно: я буду въ сюртукѣ. Это будетъ нарушеніемъ не только, принятыхъ искони вѣковъ, обычаевъ, но, кажется, даже міровыхъ законовъ. Но я готовъ сражаться даже съ міровыми законами, если они противорѣчатъ моимъ убѣжденіямъ.

Ахъ, да, Ножанскій во время пріема настойчиво называлъ меня "ваше превосходительство" и только одинъ разъ, приглашая меня сегодня къ обѣду, назвалъ именемъ, даннымъ мнѣ при святомъ крещеніи, но и то для этого ему пришлось значительно понизитъ голосъ. Признаюсь, я всего этого еще не понимаю; должно быть, онъ мнѣ все это объяснитъ сегодня за обѣдомъ».

X

Вечеромъ онъ былъ у Ножанскаго. Ѳедоръ Власьевичъ встрѣтилъ его усмѣшкой Авгура.

— Что, батенька мой, не понравился вамъ урокъ мертводушія?

— Нѣтъ, не понравился, Ѳедоръ Власьевичъ, — отвѣтилъ Балтовъ, — главное не могу понять, почему и зачѣмъ?

— Главнымъ образомъ по привычкѣ, мой милый. Представьте себѣ, что тамъ, въ тѣхъ величественныхъ стѣнахъ, въ виду висящихъ тамъ портретовъ моихъ досточтимыхъ предшественниковъ, которые всѣ были носителями великолѣпныхъ фамилій, хотя иногда, управляя финансами, не умѣли различить акціи отъ облигацій, я просто не могу быть инымъ. Когда я поднимаюсь по лѣстницѣ и вступаю подъ высокіе своды канцеляріи, я чувствую, что отъ меня какъ бы отлетаетъ душа.

— Но чтобы сдѣлать такую привычку, надобно имѣть для этого причину…

— Были причины, и есть, и будутъ… Нужно вамъ замѣтитъ, что чиновникъ, какой бы ни занималъ онъ самостоятельный постъ, никогда не остается безъ надзора, ни одной минуты. Тотъ самый подчиненный, который съ подобострастіемъ смотритъ ему въ глаза, ловя его взглядъ, чтобы немедленно исполнить, въ то же время есть и надзиратель его. И это не шпіонство, не вѣроломство, Боже сохрани! Но въ душѣ каждаго чиновника есть особый чиновно-моральный кодексъ и, если онъ чувствуетъ, что происходить нарушеніе его, въ немъ протестуетъ каждая капля крови. Протестъ свой онъ выражаетъ въ изумленіи, въ тонкой жалобѣ лишь однимъ намекомъ равному себѣ или подчиненному, а слово, могущее повредить, обладаетъ свойствомъ какими то невѣдомыми путями необыкновенно быстро распространяться и доходить до такихъ высотъ, куда обыкновенныя слова не достигаютъ. Вы, Левъ Александровичъ, можете подумать, что все это шутка, и вы вотъ усмѣхаетесь, очевидно такъ и думая. Но я вамъ говорю совершенно серьезно, что чиновничество это совсѣмъ особый міръ, управляемый особыми, далеко еще невыученными законами, и что очень важно и необходимо изучить ихъ. Это можно сравнить съ міромъ бактерій. Давно-ли то время прошло, когда никто и не подозрѣвалъ о ихъ существованіи, а они существовали. До Пастера и Коха, мой другъ, людей, которые вѣрили въ существованіе этого міра, считали какими-то сектантами, если не фантазерами. И большинство мужей науки не хотѣли даже и слышать о томъ, что можно серьезно относиться къ этому. А оказалось, что міръ бактерій — это просто міръ чудесъ и при томъ чудесъ вполнѣ реальныхъ… И теперь всякій гимназистъ твердо знаетъ, что это не фантазія и не сектанство, а прочно установленный научный фактъ.

— Допустимъ, Ѳедоръ Власьевичъ, но не преувеличили-ли вы, когда, дѣлая мнѣ приглашеніе обѣдать сегодня у васъ, даже понизили голосъ.

— А, вы это замѣтили… Нѣтъ, не преувеличилъ, ибо ни одно слово, сказанное тамъ, въ тѣхъ стѣнахъ, не проходитъ безслѣдно. Въ маленькой передней, которой вы проходили около моего кабинета, присутствуетъ чиновникъ, который все слышитъ. Онъ не подслушиваетъ, но слышитъ.

— Сквозь затворенную дверь?

— Да, сквозь затворенную дверь.

— Неужели у него такой тонкій слухъ?

— Вообще не знаю, и даже, пожалуй, навѣрно нѣтъ. Вашихъ словъ онъ, можетъ быть, и не слышалъ, но мои, о, онъ услышитъ ихъ даже и сквозь капитальную стѣну. Голосъ непосредственнаго начальника звучитъ для него, какъ трубный звукъ. Путемъ многолѣтняго приспособленія, въ душѣ чиновника образовались совершенно особые, людямъ другой профессіи несвойственныя струны, которыя чутко откликаются на голосъ непосредственнаго начальства. Это смѣшно? Но я же говорю вамъ, что сорокъ лѣтъ тому назадъ, когда говорились о какомъ-то невѣдомомъ мірѣ бактерій, было смѣшно, а теперь любой студентъ естественникъ свободно отыскиваетъ ихъ подъ микроскопомъ и можетъ разсказать вамъ цѣлую исторію объ ихъ нравахъ, привычкахъ и житьѣ бытьѣ… И вотъ вамъ, Левъ Александровичъ, задача, достойная вашего наблюдательнаго ума. Если хотите управлять этимъ міромъ, изучайте особые законы, по которымъ онъ живетъ.

— Все-таки я не понимаю, Ѳедоръ Власьевичъ, какое зло произошло бы если бы вашъ чиновникъ слышалъ ваше приглашеніе на обѣдъ.

— Никакого прямого и непосредственнаго зла, но пошла бы молва о нашихъ дружескихъ отношеніяхъ, выводы изъ этого…

— Однако, какъ все это связываетъ васъ!

— Голубчикъ мой, Левъ Александровичъ, если вы хотите, чтобы вашъ корабль плылъ по океану, вы заковываете его въ желѣзо и мѣдь, иначе онъ не выдержитъ напора волнъ, иными словами вы связываете его. Да и сами вы, рѣшившись плыть на кораблѣ, развѣ не связываете себя его предѣлами и бортами? Вы не можете пойти дальше борта, потому что попадете въ море и погибнете. Но мѣшало ли это Колумбу и Норденшильду быть безстрашными мореплавателями и искателями новой земли?