Канун дня всех святых - [7]

– А-а, – ахнули все.

– Засвети тыкву, Пип, засвети! – закричал Том.

Кажется, он видел, как маленькая фигура на черной траве пытается чиркнуть спичкой. Но в тот сумеречный миг опустилась ночь. Огромное крыло накрыло бездну. Совы заухали. Мыши разбежались и улизнули в тень. Где-то свершился миллион крошечных убийств.

– Засвети тыкву, Пип!

– Помогите… – стенал скорбный голос.

Тысячи крыльев разлетелись прочь. Где-то огромный зверь молотил воздух, напоминая глухое биение барабана.

Облака задернули, словно холщовые декорации, чтобы возникло чистое небо. Луна большущим глазом…

…посмотрела вниз на…

…опустевшую тропинку.

Пипкин исчез.

Вдалеке, на горизонте, болталось и плясало нечто черное, растворяясь в холодном звездном небе.

– Помогите… помогите… – завывал слабеющий голос.

И пропал.

– O-о, – огорчился мистер Саван-де-Саркофаг. – Плохо дело. Боюсь, что его утащило Нечто.

– Куда, куда? – залопотали мальчик, похолодев.

– В Неразгаданную страну, которую я собирался вам показать. А теперь…

– Вы же не хотите сказать, что Нечто из Оврага, оно или она, – это Смерть? Это она схватила Пипкина и… сбежала?!

– Скорее позаимствовала, возможно, чтобы потребовать выкуп, – сказал Саван-де-Саркофаг.

– Смерть занимается такими вещами?

– Да, иногда.

– Вот те на! – Том прослезился. – Пип сегодня побледнел, бегал медленно. Пип, зачем ты сегодня вышел из дому?! – закричал он небесам, где лишь дул ветер прозрачной рекой и плыли белые облака, словно призраки.

Их знобило от холода. Они глядели туда, где Черное Нечто похитило их товарища.

– Что ж, – сказал Саван-де-Саркофаг. – Вот вам еще одна причина отправиться в путь, парни. Если поспешим, то, может, и догоним Пипкина. Перехватим его сахарную душу. Вернем, уложим в постель, согреем под одеялами, чтобы он мог дышать. Что скажете, ребята? Раскроем две тайны зараз? Разыщем пропавшего Пипкина и разгадаем Хэллоуин одним решительным ударом?

Они подумали о ночи в канун Всех Святых и о мириадах неприкаянных душ, что бродят по пустынным переулкам на пронизывающем ветру, среди зловещих дымов.

Они подумали о Пипкине – он всего лишь мальчик с пальчик, неподдельная радость лета, вырванный, как зуб, и унесенный черным потоком паутины и сажи.

И почти в один голос они пробормотали:

– Да.

Саван-де-Саркофаг вскочил, побежал, взбеленился, разбушевался, взревел:

– Живо! По этой тропе! На холм! По этой дороге! Заброшенная ферма! Перемахнули через забор! Allez-oop!

Они с разбегу перемахнули через ограду и оказались перед сараем, заклеенным старыми цирковыми афишами, транспарантами, истрепанными на ветру за тридцать, сорок, пятьдесят лет. Странствующие цирки оставили после себя слой лоскутов и обрывков в десять дюймов толщиной.

– Воздушный змей, мальчики. Строим воздушный змей. Шевелись!

Глава 7

Как только мистер Саван-де-Саркофаг выпалил эти слова, он содрал со стены сарая огромный лоскут, и тот затрепетал в его руках – тигриный глаз! Еще один лоскут старой афиши и – львиный зев!

Мальчики услышали принесенное ветром африканское рычание.

Они заморгали. Побежали. Раздирали ногтями. Терзали руками. Грабастали лоскуты и рулоны звериной плоти, клыков, сверлящих глаз, израненных шкур, окровавленных когтей, хвостов, скачков, прыжков и воплей. Вся стена сарая – замершее древнее шествие. Рвали на части. И с каждым рывком отслаивался то коготь, то язык, то хищный кошачий глаз. Внизу слоями лежали кошмары джунглей, задушевные встречи с белыми медведями, перепуганные зебры, жующие львиные прайды, нападающие носороги, гориллы, раскачиваясь, цеплялись за край ночи, перепрыгивали в рассвет. Тысячи животных бродили, порываясь выйти на волю. Когда кулаки, руки и пальцы мальчишек высвободились, они, посвистывая на осеннем ветру, побежали по траве.

Саван-де-Саркофаг повалил старый забор и смастерил из жердей грубую крестовину для змея, закрепил проволокой, затем встал, принимая подношения – бумагу для змея, которую мальчишки несли пригоршнями.

Все это он прижигал к раме, высекая искры кресалом костлявых пальцев.

– Эй! – кричали в восторге мальчишки. – Смотрите!

Такого они в жизни не видывали и помыслить не могли, что такие люди, как Саван-де-Саркофаг, способны одним щипком стиснуть, сдавить пальцами и сочетать глаз с зубом, зуб с пастью, пасть с рысьим хвостом. Все чудесно сливалось воедино, складывалось в безумную головоломку из джунглей и зоопарков, рвалось на волю и заточалось, приклеивалось и привязывалось, росло, ширилось, обретало цвет, звук и очертания в лучах восходящей луны. Вот людоедский глазище. Вот голодная пасть. Вот шальной шимпанзе. Чокнутый мандрил. Орущая птица-мясник! Мальчишки подбегали, поднося последние ужасы, завершающие постройку змея; древняя плоть разложена и приварена синим пламенем дымящихся костяных пальцев. Мистер Саван-де-Саркофаг напоследок раскурил сигару огоньком из большого пальца и усмехнулся. И отблеск его усмешки высветил то, что изображал Змей – погибель, свирепое зверье, чей неистовый рев заглушал ветер и рвал на части сердца.

Он остался доволен, мальчики – тоже.

Ведь Змей напоминал…

– Это же, – изумленно сказал Том, – птеродактиль!