"Канцелярская крыса" - [251]

«Может и так, — мысленно ответил ему Герти, — Только я чувствую это. Не просто гроза ждала своего часа три месяца. Что-то еще, что скопилось в городе. Я не знаю, какое отношение имеет к этому Гиена, но что-то подсказывает мне, что-то этим вечером случится…»

— Так куда ехать? — недовольным тоном поинтересовался кэбмэн.

— Прямо езжай! Куда глаза глядят, — приказал ему Герти, — Там разберемся!

Кэбмэн исторг из себя звенящую связку маорийских ругательств, в которых для уха Герти разборчивыми были лишь отдельные элементы вроде «сумасшедших джентльменов» и «канцелярских крыс». Последнее его даже не удивило. Видимо, правду говорят про кэбмэнов — видят любого человека насквозь без всяких оптических приборов или рентгеновского излучения…

— Понимаешь, Муан, у меня есть ощущение… — сбивчиво попытался объяснить Герти, — Что-то, связанное с Гиеной. Для нее этот вечер тоже будет особенным. Она что-то готовит. Мне кажется, я знаю, что. Этим вечером она вновь выйдет на охоту. Снова покажется на улицах. Отличный вечер для охоты, а? Все прячутся по домам, но кто-то не успеет… Гиена ни за что не пропустит такую возможность. Это время ее пиршества, ее триумфа. Это как обед под аккомпанемент изысканного оркестра, понимаешь?

— Понимаю только то, что странное дело вы затеяли, мистра, — неохотно заметил Муан, ежась от ветра, — Не кататься же нам теперь всю ночь по улицам?

Он был прав, Герти и сам понимал это. Лучшие специалисты Канцелярии и полиции искали Бангорскую Гиену по всему городу. Глупо надеяться, что он отыщет ее случайно, раскатывая на парокэбе по Новому Бангору. Но у него было что-то, чего не было ни у полиции, ни у крыс мистера Шарпера.

Что?..

— Мы с ней связаны, — убежденно заговорил он, — Я не знаю, как, не знаю, почему, но связаны. Я и Гиена. Точнее, я и Изгарь, несчастный угольщик, возомнивший себя Уинтерблоссомом.

Муана было непросто удивить.

— Угольщик? Уинтерблоссом?

Герти даже не обратил на него внимания. Сейчас ему нужен был не собеседник, а фон. На этом фоне, как на шахматной доске, он пытался выстроить подобно фигурам собственные мысли. Получалось плохо, фигур было откровенно мало и, как он ни перебирал варианты, рисовалось лишь жалкое подобие тех шахматных этюдов, что публикуются в газетах и где белые непременно должны дать мат в три хода.

— Что-то случилось в тот день, когда я прибыл в Новый Бангор, — бормотал Герти, не замечая ни удивленного взгляда Муана, ни хлещущих струй дождя вокруг, — Что-то, что может объяснить только сам Новый Бангор. Какая-то реакция… Я прибыл на остров потому, что услышал зов. Остров сам звал меня. Но Изгарь — угольщик, а значит, родился тут. Почему он возомнил себя мной? Что такого произошло между нами, что он в мгновение ока, меньше, чем за день, уверился в том, что его зовут Уинтерблоссом?

— Что это вы бормочете, мистра? — осторожно осведомился Муан, поглядывая на начальника с явственным опасением.

«Пожалуй, еще немного, и он свезет меня к врачу, чтобы тот сделал какое-нибудь успокаивающее впрыскивание, — подумал Герти, но затем мысль его скакнула, — И плевать! Неважно!».

— И ведь он, готов поспорить, не притворяется! Это не игра, это не маневр, это не ловушка, он и в самом деле полагает, что он — это я. Только другой я. Другой Герти Уинтерблоссом, который с наступлением вечера выходит на улицы Нового Бангора с ножом. Двойник явно вышел хуже оригинала…

— Вы что-то странное говорите.

— Нет, он не притворяется, — Герти прижал разгоряченный лоб к стеклу, но это не очень-то помогло, — Он знает обо мне гораздо больше, чем полагается. Про канцелярию мистера Пиддлза, где я работал… Можно было бы допустить, что он прочел все это из моих командировочных документов, которые сам же и украл. Если бы они не оказались чистыми листами! Нет, Муан, он не притворяется.

Первая молния с оглушающим хрустом распорола небо, как короткий стальной нож вспарывает податливую брюшину. Гром выжидал неполные две секунды, прежде чем обрушился на город. От его удара Герти подбросило на продавленном сидении кэба.

На миг ему представилось, будто вспышка молнии высветила на несуществующей шахматной доске позицию, которая прежде не приходила ему в голову. Которая была проста, но при этом столь безрассудна и бессмысленна, что ее отказались бы публиковать в любой газете. Фигуры, ее образующие, стояли на совершенно несвойственных им местах. На тех местах, на которых никогда бы не смогли оказаться, ведись здесь обычная шахматная партия по классическим правилам. И вместе с тем…

На какой-то миг, между вспышкой молнии и раскатом грома, от которого задребезжало стекло парокэба, Герти ухватил всю ситуацию одним взглядом, и от одного этого взгляда ощутил кипящую испарину между лопаток и на груди.

Что, если Изгарь и в самом деле стал Гилбертом Уинтерблоссомом? Не просто навязчивая идея, осенившая сходящего с ума от боли угольщика, а нечто большее. Еще одно проявление скакнувшей минутной стрелки Нового Бангора, безапелляционно отсчитывавшей деления на циферблате Хаоса?

В тот краткий миг, когда Изгарь и Герти соприкоснулись, произошло немыслимое. Исчез нищий, помышляющий кражами, угольщик по прозвищу Изгарь. Стерся, как стирается карандашный набросок, стоит провести по нему ластиком. Пропал. Сожран Левиафаном. Вместо него на берег выбрался невольный двойник Герти, его доппельгангер, подобие, копия. Причем копия ущербная, с полной убежденностью полагающая себя оригиналом.