Канатная плясунья - [40]

— Попробуем, — повторила она, села рядом с проснувшимся и взяла его за руку. Рука была холодна и чуть влажна.

— Мы пришли, — сказала она медленно и внятно, — мы пришли по вашему приказанию. Мы те, кого золотая медаль…

Ах, как трудно найти подходящие слова. Они кажутся такими нелепыми, нескладными. Надо заговорить совсем, совсем иначе…

— В наших семьях переходила из поколения в поколение золотая медаль. Два века зрела в них ваша воля.

Нет, и это совсем не годится. Слишком торжественно и высокопарно.

Рука старика понемногу согревалась в руках Доротеи. Он уже слышал слова, но не понимал их значения. Может быть, спросить его о самом простом, естественном? Да, это лучше всего.

— Хотите есть? Вы, верно, проголодались. Скажите, чего вам хочется. Мы постараемся достать.

Никаких результатов. Старик смотрит в одну точку, так же тупо и бессмысленно. Челюсть его отвисла, зрачки неподвижны. Не отводя от него внимательного взгляда, Доротея подозвала нотариуса:

— Как вы думаете, господин Деларю, не вручить ли ему второй конверт с припиской? Может быть, его сознание прояснится при виде бумаги, которую он написал. А кроме того, он приказал отдать ему бумагу, если он оживет.

Деларю не возражал. Взяв конверт, Доротея показала его старику.

— Вот приписка, которую вы написали по поводу ваших сокровищ. Никто не читал ее. Посмотрите.

Она протянула ему конверт. Рука старика слегка вздрогнула и потянулась к конверту. Доротея поднесла конверт еще ближе. Рука раскрылась взять его.

— Вы понимаете, в чем дело. Распечатайте конверт. Тут сказано, где хранятся бриллианты. Это очень важно для вас: никто не узнает секрета. Сокровища…

И вдруг оборвала. Либо ей пришла в голову неожиданная мысль, либо она заметила что-то очень важное, ускользавшее раньше от ее внимания.

— Он начинает понимать, — заметил Вебстер. — Покажите ему его почерк, он вспомнит, в чем дело. Или отдайте ему конверт.

Эррингтон поддержал Вебстера:

— Да, да, отдайте. Секрет принадлежит ему, он сам распорядится сокровищем.

Но Доротея не торопилась. Она пристально разглядывала старика, потом взяла у Дарио фонарик и стала водить им возле старика, то откидываясь назад, то приближаясь к нему, как близорукая. Затем так же внимательно рассмотрела его искалеченную руку — и вдруг разразилась звонким, раскатистым хохотом. Она смеялась как безумная, прижимая руки к груди и почти падая на землю. Прическа ее рассыпалась, волосы упали на плечи, раскраснелось личико. А молодой серебристый смех был полон такого заразительного веселья, что за нею невольно расхохотались ее спутники.

Зато нотариус страшно сконфузился. Он считал, что такое жизнерадостное и шумное веселье совсем не гармонирует с мрачной значительностью всего происходящего.

— Тише, тише, — замахал он на них руками, — так нельзя, господа. Тут нет ничего смешного. Мы являемся свидетелями настолько исключительного события…

Его строгое лицо и тон рассерженного учителя еще больше рассмешили Доротею.

— О да, совсем необычайный случай, — повторяла она, давясь от хохота. — Совсем необычайный. Настоящее чудо. Ой, какая ерунда! Я больше не могу, я слишком долго сдерживалась. А мне нельзя долго оставаться серьезной. Вот так фокус, вот так история!

— Не понимаю, что вы находите смешным, — еще строже повторил нотариус. — Маркиз де Богреваль…

Веселью Доротеи не было конца. При слове «маркиз» она фыркнула и подхватила:

— Маркиз! Вот именно, маркиз Богреваль… Друг Фонтенеля… Лазарь, восставший из гроба. Да неужто вы ничего не замечаете?

— Я видел помутившееся зеркало, восстановление дыхания.

— Так… Так… А еще?

— Что «еще»?

— Во рту. Загляните ему в рот.

— Во рту, как у всех, зубы.

— Но какие?

— Гнилые, старческие.

— А еще?

— Больше ничего.

— А вставной зуб?

— Вставной зуб?

— Ну да, или свой с золотой коронкой.

— Ну и бог с ним. Что из этого?

Доротея не сразу ответила. Она дала нотариусу подумать, но Деларю ничего не понимал и снова повторил свой вопрос:

— Что из этого?

— И вы не догадываетесь! Ладно, я вам объясню. Скажите, разве при Людовике XIV или XV вставляли зубы или делали коронки? Конечно, нет. А раз так, раз этот маркиз не мог вставить зубы до смерти — значит, он пригласил сюда дантиста и заказал ему зуб. А для этого покойник должен был читать газеты и из газет узнать об этом изобретении. Значит, он прочел про вставные зубы и очень обрадовался, потому что его зубы сгнили в эпоху Короля-Солнца.

И Доротея пуще прежнего расхохоталась. Дружно расхохотались и молодые люди, только сконфуженный нотариус все еще боялся обидеть проснувшегося, все так же безучастно сидевшего на своей кровати. Деларю отвел молодежь подальше от кровати и у окна завел вполголоса беседу:

— Значит, все это — мистификация?

— Конечно.

— А письмо?

— Маркиз с честью сыграл свою роль двенадцатого июля 1721 года. Проглотив флакон эликсира, он либо сразу переселился в мир иной, либо действительно уснул, но погиб во время первых зимних морозов. От него, во-первых, остался прах, смешавшийся с пылью этой комнаты, во-вторых, очень интересное письмо, в подлинности которого нельзя сомневаться, в-третьих, четыре красных бриллианта, спрятанных в надежном тайнике, и, наконец, одежда, в которую он облачился перед смертью.