Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг. - [30]

Благодаря своим показаниям на Нюрнбергском процессе генерал фон Лахоузен стал известен мировой общественности как человек из близкого окружения адмирала Канариса. И в самом деле, ему удалось быстро завоевать доверие своего шефа, о чем красноречиво свидетельствует его выдвижение по прошествии короткого времени на должность начальника 2-го отдела абвера. Знавших хорошо Канариса, вероятно, удивляло, что он так скоро близко сошелся с Лахоузеном, человеком почти двухметрового роста, ибо, сам едва достигая 160 сантиметров, «седовласый» обычно испытывал инстинктивную неприязнь к высоким людям. «Это киднапер», – часто говаривал он, характеризуя высокого, массивного и крепко сбитого мужчину. Быть может, свою положительную роль сыграл тот факт, что Лахоузен внешне нисколько не походил на «бравого» солдата. «Молодцеватых» военных Канарис терпеть не мог еще сильнее, чем крупных и коренастых парней. Склонность Лахоузена несколько сутулиться при ходьбе и его привычка высказываться негромко и неторопливо, как бы размышляя над каждым своим словом, возможно, также послужили смягчающими обстоятельствами. Во всяком случае, «длинный» вскоре стал пользоваться абсолютным доверием своего начальника.

Отделом, а позднее управленческой группой, «Аусланд» («Заграница») руководил капитан 1-го ранга (впоследствии контр-адмирал) Бюркнер, знакомый Канариса по совместной службе в Вильгельмсхафене. «Настоящий моряк и неисправимый оптимист», – сказал о нем однажды Канарис. Данная короткая фраза исчерпывающе описывает личные взаимоотношения этих двоих людей: теплые, товарищеские. В деловом плане у Канариса было к Бюркнеру немало претензий. До известной степени это связано со сферой деятельности отдела и самого Бю, работавшего в тесном контакте с послом Риттером из министерства иностранных дел и с начальником штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генералом Йодлем. К обоим Канарис испытывал глубочайшую неприязнь, особенно к «солдафону» Йодлю. Порой следы их влияния обнаруживались в поведении Бюркнера, что, естественно, раздражало Канариса. Но сильнее всего ему действовал на нервы неиссякаемый оптимизм Бюркнера, верившего, несмотря на все неудачи, в окончательную победу Германии.

Служебная деятельность Бюркнера лежала за пределами тех прямых обязанностей, которые возлагались, собственно говоря, на абвер. После Канариса он являлся самым старшим по званию офицером, регулярно участвовал в разного рода совещаниях («колоннах») и сопровождал своего шефа, когда созывалась «большая колонна» у начальника Верховного командования вермахта (ОКВ) Кейтеля. В отсутствие Канариса Бюркнер его замещал, но только в организационных вопросах. В делах, касающихся собственно разведки и контрразведки, представителем Канариса оставался обычно старший из начальников отделов, как правило Пикенброк, если он, конечно, тоже не сопровождал адмирала. К Бюркнеру, между прочим, относится все то, что обыкновенно говорится об окружении Канариса, к которому принадлежал и его адъютант полковник Енке, а также целый ряд руководителей групп, ответственных работников отделений, которых здесь невозможно всех назвать по именам. Но только некоторые из этих людей лично участвовали в антигитлеровском и антинацистском оппозиционном движении. Между тем едва ли кто-то из них мог не заметить, что Канарис враждебно относился к нацистскому режиму. Подчас на совещаниях, да и в частных разговорах, он довольно свободно высказывал свое мнение на этот счет, не стесняясь в выражениях. Большинство также знало о деятельности Остера, которая по законам Третьего рейха подпадала под понятие государственной измены. И тем не менее заговорщики были уверены, что опасаться доносчиков из этого круга сотрудников им нечего, и в своей уверенности они ни разу не обманулись. Значение этого может по праву оценить только тот, кто сам пережил полицейское государство Третьего рейха.

Среди людей, близко соприкасавшихся с Канарисом в начальной стадии его деятельности в качестве шефа абвера, следует упомянуть весьма примечательную личность, которую местная и зарубежная пресса именовала бароном Ино; вне всякого сомнения, это не настоящее его имя, а псевдоним. Кто он на самом деле и откуда родом, установить не представляется возможным. Во всяком случае, он не немец и кое-какие признаки указывают на его происхождение из местности, до 1913 г. входившей в состав Османской империи. Внешне он выглядел как один из многочисленных завсегдатаев бульвара Монпарнас в Париже, часами просиживающих за уличными столиками маленьких кафе. Невысокий, худощавый, темноволосый, необычайно подвижный, он свободно владел полдюжиной языков и чувствовал себя повсюду как дома: в Берлине и в Париже, в Стамбуле, Афинах, Мадриде, Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресе. Его знания языков охватывали турецкий, немецкий и французский, испанский и португальский. Ино руководил берлинской фирмой «Трансмаре», через которую абвер осуществлял различные трансакции делового и финансового характера. От ее имени абвер посылал своих агентов за рубеж под видом коммивояжеров и торговых представителей. Канарис с согласия Ино часто использовал этот канал для переправки за границу лиц, преследуемых нацистами. В прошлом, в 20-х гг., Ино совершил ряд довольно крупных сделок с правительствами стран, не располагавших собственной военной промышленностью, но желавших модернизировать национальные вооруженные силы. Порой характер операций принимал такой оборот, при котором, если можно так выразиться, левой руке лучше было бы не знать, что вытворяет правая. По-настоящему выгодными считаются лишь сделки, при которых никто не остается внакладе и не чувствует себя обманутым или обделенным. Ино, должно быть, провел множество благоприятных в том смысле трансакций, ибо во всех странах, в которых он действовал, у него остались многочисленные друзья на влиятельных позициях, сообщавшие ему немало интересных фактов. А потому очень часто его информация относительно политического развития в какой-либо стране оказывалась чрезвычайно точной. Канарис, знавший Ино давно, пожалуй со времен службы в «Мадридском этапе», с большим доверием относился как к самому Ино, так и к поставляемым им сведениям. Быть может, Канарису было что-то известно о его происхождении, но в любом случае этот маленький жизнерадостный человек нравился ему уже потому, что не вписывался ни в какую привычную схему. Сам человек незаурядный, склонный и к хорошей шутке, и к серьезным размышлениям, Канарис испытывал огромное удовольствие, встречая людей необычных, неординарных, чем-то выделяющихся из общей массы, конечно при условии, что они были достаточно интеллигентны и имели светлую голову на плечах; простофиль он не жаловал. Со временем между Канарисом и «бароном» возникла настоящая дружба: они даже стали обращаться друг к другу на «ты». Особенно охотно Канарис посещал с Ино небольшие венские или венгерские ресторанчики Берлина, заказывал там блюда национальной кухни Юго-Восточной Европы и венгерские вина, однако он также часто приглашал «барона» в свой дом в Шлахтензее.