Канареечное счастье - [44]

Запечатал я письмецо и лично бросил в почтовый ящик. И только отошел от почтового ящика, сразу вдруг вспомнил: надпись свою забыл я поставить в письме. Что теперь делать? И как, например, быть? Назад письма не получишь… Однако сообразил: догадается господин Чучуев, что это я написал. По девизу узнает. И стал я, понятно, с нетерпением ждать ответа. Уже на следующий день побежал я на почту.

— Скажите, — говорю, — барышня, нет ли письма?

И бумажку с девизом протягиваю. Покачала головой почтовая барышня. Сообразил я, что нет ничего.

«Что ж, — думаю. — Придется еще подождать. Может, с вечерней почтой получится».

И пошел я совершать прогулку по городским тротуарам.

А самому все на мысль приходит: «Как-то он теперь выглядит? И почему то же самое из России бежал?» Вспомнилась мне сибирская жизнь, наше путешествие на оленях… И все показалось, как сон. Однако приятное было у меня состояние. «Теперь-то уже, — думаю, — я его разыщу. А там пойдут опять между нами научные разговоры, и смогу я завершить свое европейское образование».

Между тем вечерело уже в улицах и фонарики повсюду зажглись.

Пошел я на почту. Вот уж и площадь Вацлавская показалась. И памятник, вижу, сидит на лошади. Свернул я в боковую улочку. И чем ближе подходил я к месту выдачи писем, тем ощутительней билось сердце. Наконец вижу, барышня почтовая у оконца склонилась. Остановился я перед ней и адресок показываю. Взяла она молча адресок и через минуту, замечаю, несет письмо. Дух мне захватило при взгляде на почерк руки. Потому узнал я почерк господина Чучуева. А письмецо было в розовом конверте, и ароматом от него слышалось даже на расстоянии. И как охватило меня нетерпеливое чувство, то здесь же в почтовой зале распечатал я письмецо. И вдруг читаю:

«Моя дорогая! Очень я обрадовался вашим письмом. Приходите завтра на Карлов бульвар, а я буду стоять у фонтана. Которого заметите с газетой в руке, так это буду я. Посылаю вам воздушный поцелуй и радуюсь, что вы русская дама или девица».

Обидно мне сделалось. «Как же, — думаю, — не узнал он закадычного друга? Вот и надейся после того на узы!.. Эх, господин Чучуев!»

Возвратился я к себе на квартиру и долго расхаживал взад и вперед, раздумывая на разные темы. И ночью в постели то же самое не мог заснуть, переворачивался и думал.

Но все же на следующий день пошел. Был уже вечер, и множество гуляло на бульваре влюбленной публики. И сейчас же у фонтана заметил я дорогую фигуру. Так же шляпа у него на ухо надвинута, и бородку узнал…

Вскрикнул я:

— Господин Чучуев! Учитель!

И он обратился ко мне. Газетка у него из рук выпала.

— Простите, — говорит. — Не имею чести…

И вдруг узнал.

А я уже сжимаю свои объятия и иду к нему навстречу.

— Разрешите, — говорю, — вас заключить.

Обнялись мы с ним у фонтана совершенно как родственники семьи.

— Какая встреча! — сказал господин Чучуев. — Никак не мог вас ожидать. Гора с горой не встретились, а мы с вами сошлись.

И забросал он меня вопросами и ответами. Однако через минуту говорит:

— Подождите меня там на скамеечке, а мне нужно здесь встретиться с одной влюбившейся дамой.

Взял я его тогда за руку.

— Не трудитесь, — говорю, — ожидать. Она не придет никогда…

Вижу, побелел вдруг в лице господин Чучуев. И хрипло так шепчет:

— Умерла она?.. Так я и думал.

Смутился я тут совсем, и жалость меня одолела.

— Нет, — говорю. — Она живая. А только она совсем не она. Вроде него она выглядит. Потому не женского пола особа. Наоборот, — говорю, — мужские у нее признаки… — И уж тут откровенно признался. — Я,— говорю, — письмо это написал.

Растерялся господин Чучуев.

— Ах, так! Значит, вышла ошибка?.. А я, — говорит, — надеялся на приданое…

Понятно, стал я его утешать. Махнул тогда рукой господин Чучуев:

— Не утешайте. Что было, то миновало. Пойдем лучше ко мне.

И повел он меня к себе на квартиру. В тот вечер, помню, моросил, на дворе дождь и вообще слякотная была погода. Однако в комнатке господина Чучуева было тепло и уютно. Зажгли мы лампу, огляделся я вокруг. Вроде кабинета была эта комната, и множество на столе лежало различных книг.

— Садитесь ближе к свету, — сказал господин Чучуев. — Интересуюсь я рассмотреть вас со всеми деталями. — И грустно покачал головой. — Сильно вы изменились. И полысели изрядно. Вроде степного озера голова ваша выглядит, и только по краям поросла она камышами.

— Что ж делать, — говорю. — От задумчивости это, должно быть, произошло.

— А помните Сибирь? — спросил господин Чучуев.

— Как же, — говорю, — не помнить. Очень хорошо помню.

И разговорились мы о нашей прежней жизни посреди самоедов.

Полюбопытствовал я, между прочим, как ему удалось выбраться за границу.

— Случайно все это вышло, — сказал господин Чучуев. — И не по моей доброй воле. Потому как расстались мы с вами в сибирской деревне, так я потом всю Россию изъездил. Сначала о равенстве говорил и о братстве народов, а как пришли большевики, то решил я изменить партийную тактику — о диктатуре стал говорить. Очень все увлекались моими речами, и сам я тоже увлекался. Ну а потом очутился в Европе. В Польшу попал.

— Как же, — спрашиваю, — перешли вы границу? Нелегко, должно быть, было ее перейти?