Канареечное счастье - [21]

Словом, сторговали мы пару оленей в момент.

— Ну, в добрый час, — сказал господин Чучуев. — С такими зверями быстро совершим путешествие. Лишь бы на стражников где не наехать.

— Так-то оно так, — говорю. — А только надо бы им для аккуратности рога спилить. К чему, — говорю, — подобные финтифлюшки? Совершенно ненужная декорация и даже опасная панорама.

Согласился со мной господин Чучуев.

— Пилите, — говорит, — только с осторожностью. Чтоб как-нибудь органов им не повредить.

А самоеды как узнали про наше желание, чрезвычайно обрадовались. Мигом достали подходящий для случая инструмент и уж так постарались — не олени вышли, а телки. Совсем, можно сказать, обыкновенный молочный скот. Посмотрел господин Чучуев, похвалил работу.

— Только, — говорит, — рога я возьму на всякий случай с собою. Может, когда семьей обзаведусь, квартирой… Вот они-то и пригодятся. Вроде украшения будут в домашней жизни.

Уж такой был заботливый человек господин Чучуев — ничего не оставлял без внимания.

И как пришел день нашего отъезда, господин Чучуев говорит:

— Придется, — говорит, — нам кой-какие села проехать. Иначе никак нельзя. Потому слева от нас полюс Земли находится и пустынная местность.

— А что, — говорю, — если б через полюс этот самый перемахнуть? По крайности никто б и не заметил.

— Нет, — говорит. — Это никак нельзя. Очень там много градусов. К тому же и дороги не совсем подходящие.

И вот на зорьке пустились мы в путь.

Как сейчас помню — выбежала из юрточки собака наша и жалостно-прежалостно завыла. Подняла голову в верхние слои атмосферы и залилась, как над покойником.

— Цыц! — крикнул господин Чучуев. И камешком в нее швырнул.

А я так полагаю, что знала она собачьим разумом условия нашей судьбы.

4

Теперь как погляжу я в прошедшие времена, многому совершенно удивляюсь. Не иначе, думаю, счастливый случай. Потому погибнуть нам надлежало в сибирской тундре. Очень уж суровая там этимология местности. А тут еще к вечеру, как стало смеркаться, господин Чучуев и говорит:

— Как же, — говорит, — мы огонь разведем?

Подивился я такому вопросу.

— Что ж, — говорю. — Совсем пустое дело. Просто себе костер запалим. Только от ветру надо какую защиту сыскать.

— Нет, — говорит господин Чучуев. — Никак не возможно. Без спичек, — говорит, — все равно ничего не выйдет.

— То есть, — спрашиваю, — почему без спичек?

И уж здесь, скажу по совести, мурашки у меня пошли по телу.

— А потому, — говорит господин Чучуев, — что забыли мы запастись на дорогу спичками. Все про главные вещи заботились… Спичек же вовсе не захватили.

Чуть я вожжи не выронил из рук, услышав такое признание. И как есть на всем ходу произвел остановку саней.

— Господин Чучуев, — говорю. — Ведь помрем мы теперь обязательно и выпустим дух понапрасну… И трупы нашего тела употребят для пищи четвероногие существа. А главное, — говорю, — ночь надвигается и совершенно в пустынном поле.

Задумался господин Чучуев. Достал из кармана очки и стал оглядываться.

— Это что? — говорит. — Как будто лесок впереди… Явственно различаю деревья на горизонте.

Посмотрел я куда он рукой указывает и прямо-таки, скажу, отчаялся.

— Эх, — говорю, — господин Чучуев! Ведь это же вовсе не лес, а просто оленьи рога. И здесь же, у нас под ногами. Вместе еще укладывали перед отъездом.

— Да, точно рога, — признал господин Чучуев. — Теперь уж и сам вижу. А вроде было, как лесное пространство…

Ну, понятно, распрягли мы животных, стали ночлег устраивать. Разгреб я вокруг снежок, наскоро поставил палатку. Потому темно уже было и звезды на небе выткнулись. Грустно мне сделалось на душе вследствие их сияния. И хоть знал из книг, что самые это обыкновенные наши спутники, а все-таки кольнуло в сердце. Зачем, думаю, сияют? Куда глядят? Горе, думаю, высматривают людское. И так мне казалось, что просто они есть небесные финтифлюшки. Без толку горят вообще и ни к чему при подобной температуре. Холод же был хуже крапивы. Так и жжет. Носа нельзя обнаружить.

Залезли мы в палатку, укутались в одеяла. Как будто даже угрелись немного, потому вскоре заснули. И вот, помню, приснился мне сон. Будто бы в солдаты меня забирают. Стою я посреди поля навытяжку, жду, когда прикажут маршировать. И вдруг барабан: тра-тата, тра-тата!

Вздрогнул я от неожиданности и пробудился. Гляжу, свет снаружи сквозь щелку пролился. И что-то стучит сбоку. Что бы, думаю, стучало? Поднял я голову, стал слушать. Когда вдруг говорит мне господин Чучуев слабым таким голосом и вроде как заикается:

— В чем, — говорит, — дело?

— Да вы никак тоже не спите? — спрашиваю.

— Нет, не сплю.

— А слышите, как бы в палатку к нам нечто стучится?

— Нет, — говорит господин Чучуев. — Ничего нет такого. Это, — говорит, — у меня зубы стучат во рту.

И впрямь, гляжу, трясется у него бородка, ходуном ходит, ровно бы куст на ветру.

— Бог ты мой! — кричу. — Чего ж вы раньше не скажете? Закутать вас надо теплее. Ай-я-яй! — говорю. И прочее.

Снял я ему очки собственноручно, как грудному ребенку.

— Нате вам теплую шаль. Закутайтесь хорошенько. Разве, — говорю, — возможно такое пренебрежение?

Послушался меня господин Чучуев, набросил на себя шаль.