Канареечное счастье - [177]

— Друзья, — воскликнул Петр Иванович немного в нос. — Пожалуйте в подполье на агитационное собрание!

Он первый рассмеялся собственной шутке и жестом пригласил в столовую. Там уже находилось несколько человек гостей: какая-то дама, похожая в профиль на бронтозавра, и с такой же, как у этого древнего ящера, морщинистой и длинной шеей, седенький старичок, страдавший одышкой и все время по-рыбьи раскрывавший рот, два экс-молодых человека не первой эмигрантской молодости, оба, как близнецы, схожие друг с другом одинаковым выражением своих физиономий, и, наконец, хозяйка квартиры Лидия Андреевна Глазунова. А по стенам, как отголосок гомерически древних времен, — портреты Герцена и Льва Толстого, картина сибирского тракта с бредущими по колено в снегу арестантами, Шильонский узник, кормящий крошками воробьев, и покушение на жизнь императора Александра Второго.

— Господа! Объявляю собрание открытым, — все еще балагуря, гудел Петр Иванович. — На повестке дня доклад товарища Наденьки о парижской… — Он на секунду остановился. — Вы думаете уже, что о Парижской коммуне? А вот и не угадали — о парижской косметике.

Молодые люди весело и одновременно осклабились. Седенький старичок обнаружил вставную челюсть. Дама просияла искусственным золотом.

— Итак, товарищ Наденька, за вами слово.

Но жена махнула ему рукой:

— Дай же им закусить и напиться чаю. Экой ты право!..

И она сама положила на тарелку Кравцова кусок холодной телятины. За столом постепенно завязался общий разговор. Старичок, как после выяснилось, служащий одной погребальной конторы и в прошлом тоже видный радикал, пустился рассказывать о происшедшем недавно курьезном случае. Какой-то буржуа пришел к ним в контору и заказал гроб для своего умирающего родственника. А родственник возьми да и выздорови. Теперь погребальная контора, приготовившая все для похорон, требует от заказчика возмещения убытков. Заказчик же оказался парень не промах. «Хорошо, — говорит. — Я заплачу. Но только и вы должны выполнить ваши условия. Вы доставите мне на квартиру гроб и я в него лягу, как настоящий покойник. Потом в катафалке и под музыку вы меня честь-честью отвезете на кладбище. А там уже я воскресну из мертвых и возмещу ваши расходы».

— Ах, молодец! — смеясь, воскликнул Петр Иванович.

Наденька наклонилась к Кравцову.

— Подвинь сюда блюдо с ватрушками, — шепнула она. — Да не стесняйся, ешь сам и побольше.

— Мерси, я ем, — ответил он шепотом.

Он наблюдал теперь за госпожой Глазуновой и думал тайком про себя, что никогда, никогда не женился бы на женщине, у которой на носу вот такая крупная бородавка. А что, если и у Наденьки вырастет бородавка? Но он отогнал эту мысль.

«Ну, а что, если все-таки вырастет? — Он представил себе Наденьку с бородавкой на левом ухе. — Да, это было бы весьма неприятно…» А мысль все вертелась и мучила: «Ты не на ухе представь, ухо ведь что — чепуха. Ты на носу у нее представь, на носу. Что, не нравится на носу?»

«Ну и пусть на носу», — нехотя согласился Кравцов. И представив наконец на носу у Наденьки бородавку, он тотчас же поспешил сам ее уничтожить. «Экая ерунда лезет в голову», — подумал Кравцов.

Петр Иванович между тем гудел:

— Должен еще сообщить, что на каторге, — и было заметно, что он произносит эти слова с тем самым значительным выражением, с каким старый профессор говорит: «У нас на юридическом факультете», — у нас на каторге произошел вот какой случай…

Кравцов, однако, уже не слушал того, что говорил Петр Иванович. Глядя на картину, изображающую сибирский тракт, на оснеженные ели и сосны, на тщательно вылизанные кистью художника бураковые лица бредущих по снегу арестантов, он думал, что, должно быть, на каторге было и сытно и интересно. Еще недавно, просматривая у Федосей Федосеевича на складе «Записки из мертвого дома», он несколько раз с удовольствием перечел то именно место, где описывался обед каторжан. Ах, хорошо они ели! Каждый день непременно горячие щи. Это не то, что питаться, как он, всухомятку… Потом глаза его обратились в сторону Наденьки, и он вдруг заметил, что она говорит с одним из подобных друг другу экс-молодых людей.

«Что ей за удовольствие кокетничать с ним? — подумал он раздраженно. — Как ей только не стыдно!»

Настроение его резко ухудшилось. Сам того не замечая, он сидел с кислым и даже мрачным лицом.

— Вы, должно быть, тоже социалист? — любезно обратилась к нему госпожа Глазунова. — Я это к тому говорю, что лицо у вас совершенно эсеровское. Наше у вас лицо.

Кравцов хотел было возразить ей, что она ошибается, принимая его за эсера, но Наденька предупредила его, вмешиваясь сама в разговор.

— Не правда ли? — воскликнула она. — У него лицо террориста. Так и кажется, что вот-вот швырнет в кого-нибудь бомбу.

Все рассмеялись, Петр Иванович покровительственно взглянул на Кравцова.

— В наше время, — загудел он, — террористы были святые люди. Великие люди. Желябов, например… Сазонов… И еще многие другие. Царь их казнил и вешал, бил кнутом и ссылал в Сибирь, а они и там продолжали борьбу за правое дело. Они не боялись царя, — повышая голос, гудел Петр Иванович. — Они убивали царских сатрапов — жандармов и генералов, сановников и бюрократов, вообще всю эту царскую нечисть. Они шли на смерть как святые, как мученики, а Россия, — и при этих словах Петр Иванович усмехнулся с горьким сарказмом, — а Россия встречала их виселицами и кандалами.