Канал - [13]

— Нет.

— Тогда точно не знаю. Кажется, где-то в районе Суэца… А может, и нет. Вот бойцы наши подъедут, кто-нибудь точно знает. Тебя в каком доме поселили?

— Вот в этом. Насер-сити-3.

— Значит, соседи. Я тоже в нем обитаю, — Лякин поднялся со стула. — Пошли, Саня! Я грязный и потный, как собака, под душ хочу, умираю.

— Серый, собаки не потеют…

„Айс кри-и-м!“, протяжно кричал разносчик мороженого; парнишка-зеленщик нагружал овощами корзинку, спущенную на веревке с балкона третьего этажа; стайка чумазых ребятишек окружила тележку торговца жареными орешками и печеным сладким картофелем-бататом. Водитель такси, остановив машину возле киоска с прохладительными напитками и сигаретами, утолял жажду маленькой фигурной бутылочкой „Кока-Колы“, с интересом наблюдая за дерущимися воронами. Откуда-то доносилась рекламная песенка стирального порошка „Рабсо“. Жизнь идет своим чередом, — подумал Полещук, — даже в такую жару…

Вечером, когда жара немного спала, Полещук и Лякин взяли такси и поехали в Гелиополис. По улицам, отдыхая от постепенно уходящего зноя, фланировала разношерстная египетская публика. На одной из красивых улочек — Султана Селима, недалеко от кинотеатра „Рокси“, зашли в винную лавку [типа нашей рюмочной — прим. авт. ], хозяином которой был египтянин средних лет по прозвищу Майор. Неизвестно, служил ли он действительно в армии майором или просто „вешал лапшу на уши“ русским переводчикам. Лавка эта пользовалась большой популярностью среди переводчиков по одной простой причине: стакан египетского бренди (или чего-то напоминавшего этот напиток) стоил всего 15 пиастров (как бутылка пива „Стелла“). Потому-то и прозвали эту дешевую, но крепкую брендяшку — „хамасташар“ [пятнадцать — араб. ]

Угостились „хамасташаром“, поболтали с Майором. Отказавшись от предложенной хозяином лавки сигареты с гашишем, пошли гулять по улицам Гелиополиса, разглядывая богатые виллы за высокими ажурными заборами — райские уголки египетских богатеев, пялясь на неоновую рекламу и заходя в попадавшиеся по пути магазины. В обувной лавке, поторговавшись и выслушав комплименты („О, мистеры красиво говорят на арабском!“), купили Полещуку кожаные офицерские полусапожки, самую удобную обувь для пустыни. Под полевую форму, которую ему выдадут в бригаде. Пришлось вернуться к Майору, где обновку обмыли, выпив еще по стакану „хамасташар“ и закусив прилагаемой к каждой порции бренди бесплатной конфеткой. В вечерней духоте оба прилично захмелели. В Насер-сити вернулись поздно…

* * *

— Кузакин, — назвал свою фамилию жилистый, выше среднего роста молодой человек, на взгляд — лет 27–28. Протянул руку Полещуку и добавил. — Александр. — Полещук представился, тоже коротко.

Что бы там не говорили, существует некое переводческое братство, вне зависимости от языка, учебного заведения, возраста, воинского звания и многого другого. Особенно за рубежом, например, здесь, в Египте, когда всем переводчикам приходится работать и общаться с военными советниками, людьми, гораздо старшими их по возрасту. Разные поколения — разные интересы и пристрастия. Вплоть до антагонизма.

Еще бы. В большинстве своем 50-летние полковники, военные советники и специалисты, относились к пацанам-переводчикам как к обслуживающему персоналу, а в переводческой среде слово „хабир“ стало почти нарицательным. Почему? Да потому, что, оказавшись в первый (а, возможно, в последний и единственный) раз за рубежом, многие представители хабирского сословия экономили буквально на всем, включая питание, дабы накопить денег на вожделенную „Волгу“. При этом они про себя завидовали молодым парням, владеющим иностранными языками, чувствовавшим себя в Египте „как рыба в воде“, и не жалеющим местной валюты на развлечения и дорогие покупки. Ведь это загранка для них не последняя.

Ни Полещук, ни Кузакин не относились к категории хабиров, поэтому общий язык нашли быстро. Правда, поначалу старший переводчик бригады с высоты своего египетского опыта вел себя с „салагой“ Полещуком немного суховато.

Кузакин загремел в армию переводчиком английского языка сразу после окончания МГУ. Несколько месяцев работал в учебном центре в Краснодаре, а потом был откомандирован в Египет, где сейчас вышел на дембельскую прямую: тянуть лямку на канале ему оставалось всего ничего. Закурили.

— Я в курсе насчет тебя, Полещук, — сказал Кузакин, прищуриваясь от попавшего в глаза табачного дыма. — Заезжал в аппарат за почтой и пообщался там с Белоглазовым. — Полещук промолчал, не зная, что именно выдал Кузакину референт главного. — Слава Богу, хоть одного кадрового арабиста дали, а то присылают одних студентов. Короче, будешь работать в батальоне подполковника Сафвата с его советником Чапаем…

— Чапаевым?

— Да нет, с Хоменко Василием Ивановичем. Чапаем мы его за глаза называем. Тоже подполковник, как комбат, войну Отечественную прошел… В общем, познакомлю. Не знаю, зачем ему переводчик — Сафват не хуже нас с тобой лопочет на русском.

— На кой хрен я тогда ему нужен?

— Вот ты его и спросишь. Ноет уже с полгода: с командирами рот, мол, невозможно работать, с бойцами общаться на предмет правильного оборудования ячеек для стрельбы, отрывки траншей и прочей мутоты… — Кузакин от возмущения махнул рукой. — Но ты, Саша, не питай особых иллюзий насчет ничегонеделания — Чапай тебя загрузит работой по уши, да и я буду время от времени дергать в штаб бригады и в подразделения…