Камыши - [181]

— Вы бы это ружье, Борис Иванович, все равно нашли! — обернувшись, крикнул шофер.

Я вглядывался в стекло. Полдороги, наверное, мы уже проехали.

— Нет, — вздохнул Бугровский, — у меня тут как раз и пробел в деле. Я вот тут себе, Виктор Сергеевич, не могу отчитаться: зачем он в вас стрелял? Вот зачем? И прокурор это спрашивал. Ведь риск, понимаете, какой? Два убийства могло быть. Что вот его толкнуло? Какой факт? Или совсем элементы алкоголизма?.. А вообще-то, сказать если профессионально, мне еще качество одно… нет, даже два копить в себе нужно. Я у вас, понимаете, что заметил, и меня это сначала раздражало, а потом понравилось: что вы, как приехали, вы ведь Симохина и Мысливцеву еще не знали, а защищать начали. И я, знаете, даже каждый раз ждал, когда вы ко мне в прокуратуру придете. У нас с вами спор получался: вы защищали, а я обвинял. И мне, значит, аргументы нужны были как бы против вас. Я потом даже стал в уме наши разговоры репетировать. И мне это надо… вот и я решил вбить себе в голову, что к человеку надо прежде всего подходить непредвзято. Этого и закон теперь требует. А то ведь если каждого подозревать сразу, то вроде сидишь в своем кабинете, как заранее враг своего народа вроде. Это одно. А второе — базис материальности преступления. Ну, понимаете, необходимо понимание внешней среды, социальных условий окружения жизни. Ну вот если бы я, например, сразу все понял про этот красный холодильник Симохина, я бы, наверное, к нему по-другому. Верно ведь? Вот эти два элемента гуманности… А на свадьбу-то завтра к ним едете?

— Да, конечно, — ответил я. — Меня ведь там даже каким-то старшим боярином назначили, хотя я и не знаю, что это такое.

— Да ну?! — с каким-то удивлением и восхищением засмеялся он. — Это по местным обычаям вроде бы как главнокомандующий на свадьбе. Это знаете!.. Ну!.. А у меня вот… Чувствую себя виноватым, хотя Симохин вчера сам заходил, приглашал, просил… И я это даже не знаю, как понять мне. Что он за человек такой? Пришел, говорит: да плюнь, ты, говорит, теперь мой лучший друг. Ты нашу с ней любовь на всю жизнь проверил. У меня, говорит, навсегда душа спокойная. Я тебя и на золотую свадьбу приглашаю, и тоже в Ордынку. Я, говорит, тебе свой мотоцикл подарю. Я ему: не нужен мне мотоцикл… А самое-то главное — я же вижу, что он искренне. Вот как это может быть при знании психологии… Ну вот, вроде бы и дома, — добавил он.

— И обязательно приезжайте, Борис Иванович, — сказал я. — Он молодец, Симохин. Зачем же вам врагами быть?

Мы вышли, я поблагодарил шофера.

— Так, может, я заеду завтра за вами? — с откровенной надеждой спросил Бугровский. — Если с вами, мне легче будет…

— К сожалению, Борис Иванович, я уже договорился на райкомовской.

— Ну понимаю, — помрачнел он. — Там ведь, я слышал, все начальство будет. На «Волге»-то, конечно, мягче. Ну ладно. Будьте здоровы. Ладно, — о чем-то задумался он. — Как говорит наука статистика, второй раз подвожу вас к гостинице… И эх, представляю, какие мне завтра колеса выкинет Глеб Степанов на очной… Значит, приехать на свадьбу? Я вас как старшего боярина спрашиваю…

— Обязательно, Борис Иванович. Обязательно. Ровно в пять…

Бугровский не ошибся: на следующий день Степанов «выкинул колеса» не только ему.

…Утром я пошел в город, долго изучал полки универмага и в конце концов купил два великолепных шерстяных одеяла: одно молодоженам, другое себе. Вернувшись, я настрочил большое письмо командиру полка Петьке Скворцову, расписав ему красоты и прелести осеннего Темрюка и особенно Голубицкого озера и его лечебных грязей. Заодно я попросил командира полка взять у Оли и прихватить с собой пишущую машинку. Покончив с этим, я распахнул окна и взялся складывать вещи. Собрал одежду, связал свои блокноты и уже почти перебрал черновики, когда в комнату буквально ворвался Глеб Степанов, перекошенный и весь театрально несчастный.

— Ну ловко же он мне устроил в Москве, ваш Рагулин! — сразу же закричал он. — Где он, хотел бы я знать? В каком он живет номере, этот ваш новоиспеченный кандидат? Я ведь, наверное, должен сказать ему спасибо.

— Он не живет здесь. Он — в Ордынке, — сказал я, продолжая разгружать ящики стола.

— Везде успел! Ну а вы попробуйте, вы посадите рядом двух полных дураков, дайте им пол-литра, и через пять минут один другому обязательно скажет: «Вася, да ведь тебе давно пора диссертацию писать. А ты вот.» Или не так?

Я заставил себя промолчать. Он вдруг шагнул к столу и не то чтобы взял, а схватил зажигалку, которую я перекладывал с места на место.

— Ааа, — даже как будто простонал он. — Узнаю, узнаю… Ну, тогда я вам должен сказать спасибо, — объявил он, выкидывая руку. — Спасибо вам, Виктор Сергеевич, что вы сели со мной в самолет. Спасибо, что вы прилетели в Ростов. Спасибо, что вы болтались по Темрюку и ухаживали за чужими женами. Но если я вам дам ружье, а вы будете стрелять неизвестно куда, я за это не отвечаю. Вам это ясно?

— Глеб Дмитриевич, я слышу — гудит машина. Мне пора уезжать. Вам что-нибудь нужно от меня?

— Мне? От вас? — трагически воскликнул он и расхохотался. — Да господи, откуда берутся фанатики? Как откупиться от них в конце концов, чтобы людям жилось спокойно? Ну давайте, давайте, поливайте гнилое дерево. Давайте вместе с вашим Рагулиным, вашим Симохиным, со всей вашей дивизией. Пробуйте…