Камушек на ладони - [26]

Оказалось, конь управляющего захромал, подкова отвалилась.

— Вилюм, отведи к кузнецу!

Слово молвить против Вилюм не умел. Сказал только: — Хорошо! — и стал собираться.

— С кузнецом я сам рассчитаюсь! — крикнул вслед ему управляющий.

Мог и не говорить, с досадой подумал Вилюм, вместо тебя кошелек доставать не стану. Двумя пальцами он пошевелил в кармане, где лежало несколько мелких монеток.

Досада понемногу прошла. Предвечерье было таким славным! Все источало аромат, да, действительно, все — словно большой сосуд запахов, земля дымилась невидимыми сладкими испарениями в честь великой радости жизни. И невероятным казалось, что пройдет время, и каждая травинка на лугу, каждый колосок ржи будут скошены и свезены в сараи, с края канавы робко станет поглядывать какой-нибудь одинокий цветок, за которым никто больше не захочет наклониться. Осень приходит потому, что ничего иного в тот момент не остается, должен ведь кто-то прийти и оплакать исчезнувшее богатство, сорвать последний лист, ибо негоже наряжаться на похороны природы. Да, и в конце должна еще явиться зима с ее равнодушными бледными саванами.

Кузнец жил недалеко, на холме за церковной корчмой. Завидев Вилюма, он особо не удивился, хотя из именья к нему редко заворачивали. Кузнец был черен как черт, как черту и пристало, и в церковь он ходил очень редко.

— Что, ваш кузнец еще болеет?

— Болен еще, — и Вилюм подвел господского жеребца. Конь повернулся боком и уставился на кузнеца злым глазом. Ах, не нравится тебе это дело, добродушно подумал Вилюм, ну, конечно, кто ж доктора не боится. Он помог придержать жеребца. Кузнец смеялся, показывая белые зубы.

— Слыхал, тебя хотят в Каршкалны лесником поставить?

Вилюм молча кивнул.

— То-то тебе радость. Жениться сможешь. Без жены и детей ни порядочным лесником, ни хозяином в доме не будешь, — сказал кузнец и кивком указал на раскрытую дверь — там виднелась его избушка, маленькая, как горшочек, но полная радостной жизни. — Да, будет свое добро… будет что детям оставить.

В горне горел огонь. Кузнец действовал без спешки, как всякий знаток своего дела. Эх, хорошо же это, знать свое ремесло!

— Тебе нравится кузнецом? — спросил наконец Вилюм.

Кузнец глянул на него.

— Кузнецом, говоришь?

— Ну да, — ответил Вилюм. — Я хотел спросить, ты никогда не хотел быть кем-нибудь другим?

Кузнец не засмеялся вопросу, казалось, он обдумывал что-то, и затем ответил:

— Нет, я с самого детства хотел работать с огнем и железом.

— И с подковами.

— И с подковами. Э-э-э, кажется, ты вовсе не хочешь в лесники? — поколебавшись, заметил кузнец.

Во тьме кузни Вилюм прямиком выложил все — так тяжело было у него на сердце. Рассказал, что охотно всю бы жизнь провел в конюшне, да, конечно!

— Знал бы ты, какие они умные, — с жаром сказал Вилюм, — они все-все понимают!

Его руки, казавшиеся столь же растерянными, как и их хозяин, в поисках спасения ухватились за потную шею коня и гладили его гриву. Правда, это был чужой конь, господский конь. Вилюм даже представить не мог, что когда-нибудь у него будет свой. Но он готов был тихой своей любовью объять их всех — каурых и гнедых, серых и в яблоках.

— Вишь как, — задумчиво сказал кузнец.

— Да к тому же я никак не могу научиться стрелять, — Вилюм открыл свою беду, что ж, раз так, значит так, из его души излились ручьи сожаления, как бывает в лесу после сильного ночного ливня, когда вся земля, кажется, рокочет, а это всего лишь бегут желанные воды.

Кузнец вовсе не был сердобольным, Вилюм — не нытик. Но случаются минуты, когда надо выговориться. Огонь в горне радостно загудел, что это он себе вообразил?

— Да, тогда плохи твои дела.

— Мне бы хотелось туда, в Каршкалны. Вот бы жизнь была! И Юленька из именья, я знаю, она пошла б за меня, предложи я ей. Но если я не могу! Все могут, а я не могу даже в дверь сарая толком попасть!

Он помолчал, а потом бросил с горечью и злобой:

— К самому хозяину преисподней пошел бы, если б знал, что он поможет.

— Разве ж не знаешь: что очень ищешь, чаще всего где-то рядом, — услышал он голос кузнеца. Голос шел словно из-под земли, но это было не так, нет, просто кузнец склонился над копытом коня, прилаживая подкову. И тогда наступило молчание.

— Могу дать тебе один совет, — в конце концов сказал кузнец, почувствовав, что Вилюм ждет — чего? помощи? слова? — Я знаю, но это очень опасно. Тот, кто так сделает, может душу свою потерять.

— А что такое душа? — спросил Вилюм. — Я вот все время думаю, что, верно, у меня нет души вовсе, я же не могу, как другие… Ты видел когда-нибудь старого конюха? Если барин и не прогонит меня, придется есть хлеб, что подают из милости, так и так… Ты видел их, этих стариков со слезящимися глазами, этих старух с клюкой?

Конь был подкован, но Вилюм не собирался уходить, и кузнец не усылал его, однако прошло немало времени, прежде чем Вилюм во тьме кузни опять не услышал его голос.

Вилюм слушал, затаив дыхание. А снаружи звучал светлый голос женщины — она звала домой сытых коров.

В кузне пылал огонь, и тут был словно маленький ад — вовсе не такой уж неприятный.

У господского коня все четыре ноги были в порядке, и он спокойно мог бы плясать, если бы в именье предстоял лошадиный бал. Управляющий похвалил Вилюма и сказал, что, когда тот займет новую должность, здесь, в именье, его будет сильно не хватать. Но рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Вилюм слушал, ему, как и любому, нравились похвалы, и на сей раз мысли у него были легкими: ничего, если все пойдет, как я задумал, тогда уж пусть другой парень скребет умных лошадок и расчесывает им гривы. У Вилюма у самого будет конь, леснику нельзя без коня, такие площади ему объезжать. По дороге домой он нежданно повстречал Юленьку и перемолвился с ней парой слов. Юленька и вправду была красивая девица, а в последних лучах солнца была так хороша — ну, просто бери и целуй! Но Вилюм целовать не стал, девки потом невесть что выдумают, — он сдвинул шапку на затылок и ушел, задорно бросив «всего доброго», и Юленька с пылающим сердцем и щеками так и осталась стоять, глядя на свои ноги — они были вымыты добела и сейчас, в алом блеске зари казались розовыми, как у какой-нибудь благородной барышни. С такими ногами не стыдно улечься спать и на самые тонкие простыни. У Юленьки есть пара таких простыней с прошвами и кружевами, для свадебной ночи.