Кампучийские хроники - [9]

…В старину в Кампучии существовал обычай, повелевавший девушкам самим выбирать женихов. Началось это с тех пор, как правила страной королева Аютхия. То ли у венценосной девы был какой-то изъян красоты, то ли просто скверный характер, но жениться на ней никто не осмеливался. Тогда королева и вменила всем девушкам в обязанность самим предлагать себя в жены. Тут же появились в Кампучии и капризные женихи — ну что твой принц на горошине… Долго ли, коротко ли, но не выдержали женщины и решили пересмотреть существующий обычай, тем более что Аютхия давно уже умерла, а последующие монархини были весьма счастливы в браке. Да только мужчины вошли во вкус — привередничали и куражились: не хотим, мол, менять порядка…

Что же, нашлась среди женщин кхмерская Лисистрата, которая предложила мужчинам пари: за ночь насыпать холмы — кто выше? Проиграют мужчины — пусть делают женщинам предложения, выиграют — тогда уж женщины навеки смирятся со своей судьбой. Мужчины вызов приняли и рьяно принялись за работу. Наконец небо расцвело утренними звездами, и мужчины, удивившись, что так быстро пролетело время, легли передохнуть, чтобы с рассветом поглядеть, насколько их холм выше.

Проснувшись от крика петуха, они с удивлением обнаружили, что заря еще не погасила утренние звезды, и поняли, что их провели. И в самом деле, едва минула полночь, девушки зажгли на одной из близких гор светильники, которые мужчины приняли за утренние звезды, а сами, пока представители сильного пола видели сладкие сны, работали не покладая рук. Естественно, к утру их холм был намного выше…

Холмы со ступами по сей день носят названия Пномсрей — Женская гора и Пномпрос — Мужская гора.

Деревня вдов

К четырем часам пополудни мы добрались до Кампонгтяма — третьего по величине города страны после столицы и Баттамбанга. Скоро начнет смеркаться. Короткая поездка по центральным улицам, первые впечатления, холодный душ в огромном особняке, превращенном в гостиницу. Что дальше? Дальше едем в „деревню вдов“…

Сначала я ничего не понял. Деревня в городе? Может быть, это пригород? Или, может, я ослышался и за „деревню вдов“ принял созвучные слова „старый город“? Но в Кампонгтяме, как, впрочем, и в других городах Кампучии, нет деления на старые и новые кварталы. Древние города здесь называют руинами: руины Ангкора, руины древнего храма Воатнокор, но это никак не старый город.

— Все правильно, — подтверждает Тана, — мы едем в „деревню вдов“. Говорят, там видели мою сестру…

Несколько легких крестьянских домов, построенных в линию, укрылись в зелени банановых деревьев. Деревня располагается в конце одной из городских улиц, на которой давно уже никто не живет. Мы проехали сквозь кварталы молчаливых домов — безжизненных, полуразрушенных и невыразимо печальных.

Я снова вспомнил Пномпень, покинутый жителями, — фантастический город, опустошенный полпотовской чумой, страшным недугом, следы которого еще свежи повсюду в стране. Вспомнил мертвые проспекты и рынки, безмолвную набережную, пустой порт.

Возвращать к жизни города — подвиг. Городские власти Кампонгтяма тоже совершили подвиг, наладив жизнь центра „красной провинции“. Первая продукция вновь пущенной в строй крупнейшей в стране текстильной фабрики, первые метры хлопчатобумажной ткани воспринимались как чудо. Ведь еще совсем недавно не верилось, будто можно что-то сделать: поломаны станки, нет сырья, утрачена технология, и нет инженеров, а самое главное, мужчин раз-два и обчелся…

В кампонгтямской „деревне вдов“ живут женщины, у которых отняли мужей, детей, родителей. Им некуда идти и некого искать. Они живут наедине с болью — своей и других, и боль эта стала для них общей.

Сумерки стали обволакивать эту грустную улицу, зажглись слабенькие огоньки коптилок, недалеко послышались голоса, и мы направились в ту сторону.

Тана прошла в дом. Через несколько минут она вышла, сопровождая хрупкую женщину, которая приветствовала нас сложенными вместе и поднятыми вверх ладонями. Этот жест — он называется „анджали“ — у кхмеров выражает приветствие, прощание, благодарность, уважение…

Женщина красива. В чертах ее лица, мягких и приветливых, обаятельно-ласковых, я нахожу сходство со знаменитыми небесными танцовщицами Индры — апсарами, изображениями которых украшены барельефы Ангкора. Только в карих глазах женщины — глубокая печаль, какой я не видел ни у одной из апсар…

Женщину зовут Пирум. Ей двадцать девять лет. Двое детей. Был еще старший мальчик, но он умер от голода в 1977 году. Муж был военным, и его расстреляли вместе с тысячами других солдат и офицеров в мае 75-го. Тогда же семилетнего сына забрали „перевоспитывать трудом“. Мальчик заболел и не мог работать. Тогда ему перестали давать рис. Пирум не пускали к сыну. Она относилась к „третьей категории“: до 1975 года преподавала математику в пномпеньском лицее Декарта.

Пирум плачет. Незаметно вокруг нас собираются люди. Замерла притихшая, нахохлившаяся стайка ребятишек, готовых в любую минуту разбежаться по домам. А мы стоим в окружении женщин разного возраста, и из негромкой речи, из тихих скорбных слов, которые переводит Тана, льются, льются потоки человеческой боли…