Камни его родины - [56]

– Едва ли он чувствителен к таким вещам, – сказала Нина.

– Чувствителен. Все они чувствительны.

Что тут можно возразить? Ведь мама, в сущности, права. Конечно, Верн вполне может стать их союзником. Но когда такие вещи говорят вслух – звучит довольно противно. Напрасно мама так откровенно выкладывает ей все это.

– Мама, – сказала она, встав с кресла и подойдя к софе. – По-моему, я и сама могу разобраться в своих делах...

– Разумеется, детка, что за вопрос!..

– Тогда, пожалуйста, не нужно... – Нина села рядом с матерью. – Ну, зачем ты все время плетешь какие-то интриги?

Миссис Уистер, опустив глаза, вертела в руке костяной мундштук. Она была оскорблена в своих лучших чувствах.

– Ах, мама, пожалуйста, без трагедий. Я совсем не то хотела сказать.

Миссис Уистер заморгала и сбросила пепел в оловянную чашу, которая стояла на кофейном столике вместо пепельницы.

– Иногда мне хочется, чтобы ты посидела у меня в конторе и поглядела, каково приходится сорокапятилетней женщине, которая вынуждена сама зарабатывать на жизнь...

– Понимаю... Но теперь уже недолго ждать. Я все устрою. Просто Эбби только что истратил кучу денег на дом, а ты ведь знаешь Эбби. Сейчас ничего нельзя сделать. Я пыталась. Ты ведь знаешь.

– Конечно, знаю. Я и не жалуюсь. Просто иной раз я чувствую, что сыта по горло. До чего мерзкое занятие это комиссионерство!

Опасаясь, что Элен по обыкновению примется ныть, Нина весело сказала:

– Как по-твоему, мама, я хотела бы устроить большой прием. Новоселье или что-нибудь в этом роде.

– О, – сразу откликнулась миссис Уистер, – вот было бы замечательно. Я и сама собиралась предложить это, но, да будет тебе известно, я стараюсь не вмешиваться в ваши дела. – Она помолчала и, не дождавшись ответа, повторила: – Что ж, мысль прекрасная.

– Отлично, – сказала Нина. – По совести говоря, мне кажется, что если я сама не возьмусь за дело, Эбби вообще никогда не найдет клиентов. Он совсем не умеет подать себя; ему страшно оказаться на виду, в центре внимания. А уж я-то знаю: если он не начнет по-настоящему заниматься архитектурой, то станет невыносим. Стоит ему заподозрить, что кто-то может подумать, будто он вполне обеспечен и не нуждается в заказах, как он на полдня впадает в меланхолию.

– Я бы просто назначила день, – сказала миссис Уистер.

Нина кивнула. Она снова уселась в чиппендейлское кресло и закинула ногу на ногу, любуясь новыми лакированными туфельками, купленными в Уайт-Плейнз у «Лорда и Тэйлора». Она думала о Билле Ньюкоме и его жене Бетси. Билл три года назад окончил Принстон; Бетси, год спустя, – колледж Сары Лоуренс. А что толку? Двое детей, и вечная погоня за клиентами.

– Не хочу жить, как Ньюкомы, – сказала она.

– Ну, вы ведь люди совсем другого круга, милочка.

– Я говорю о том, как Бетси Ньюком бегает на решительно все сборища в городе и как она вечно трется среди людей и зазывает всех к себе на коктейли, хотя я знаю, что это им не по средствам...

– Что ж, ей волей-неволей приходится так поступать, – сказала миссис Уистер, – тогда как тебе...

– И мне придется, вот что хуже всего. Это совершенно бессмысленно, но я знаю – если я не возьмусь за это, Эбби очень быстро решит, что он неудачник, и тогда хоть из дому беги. Он урежет бюджет, и нам придется дрожать над каждым центом. Как Ньюкомам.

Мать кивнула:

– Назначь день, детка.

Около полуночи они вернулись домой. Такие прыжки из подлинного восемнадцатого века в столь же подлинный двадцатый порою даже пугали Нину.

Она подошла босиком к стеклянной стене спальни и взялась за шнур, чтобы задернуть штору. Эбби вышел из ванной в пижаме и сказал:

– Пусть будет пока открыто, дорогая.

– Ты ведь говорил, что устал как собака, – возразила она, повторяя слова, которые он сказал, выходя из дома Верна.

– Да, конечно... То есть был. – Эбби стоял совсем близко, и она почувствовала, как его рука обвилась вокруг нее. – Посмотри только, какая ночь!

Она посмотрела, и ночь с ее резкими силуэтами на фоне серебристого, ультраромантического сияния вызвала в ней приступ ненависти.

– Удачно расположен дом, правда? – сказал Эбби, прижимая ее к себе. – Лежишь в постели, а прямо перед тобой сверкают звезды.

– Остин, – она ловко высвободилась и отошла от него, – ты прямо поэт.

– А ты красавица, – ответил он, продолжая стоять у окна; его голова со светлыми, как и у нее, волосами, казалось, была окружена призрачным золотистым ореолом. – Даже в этой пижаме, – добавил он.

Теперь скорее в постель, зевнуть и сделать вид, что засыпаешь.

– А куда девались ночные рубашки, которые ты надевала тогда на Нантукете? – спросил он, идя вслед за ней к кровати.

О боже, нашел время для вопросов! Чего доброго, сейчас начнет выяснять отношения. Умереть можно!

– Нина... – Она уже лежала, и он сел на край постели рядом с нею.

– М-м-м... – (Как будто она засыпает.)

– Можно, я скажу тебе кое-что? – Эбби нащупал ее руку. – Ты перестала надевать эти рубашки, и я стал думать...

– О чем?

– О том, что ты сказала, – помнишь, в прошлом году, когда мы вернулись с Нантукета? – насчет нашего медового месяца: «Вот он и прошел, теперь заживем в свое удовольствие».