Камни его родины - [45]
– Она чудесная девушка, Трой...
Трой встала, подошла к Эбби и взяла его за руку:
– Пойми, Эб, ведь я только хочу, чтобы тебе было хорошо. Да ты и сам знаешь.
Она еще крепче стиснула ему руку, потом отпустила ее и сказала:
– Давай-ка спустимся вниз.
Он пристально посмотрел на нее, не совсем удовлетворенный ее словами; впрочем, он считал, что могло быть хуже.
Выйдя в коридор, он заметил, что в комнате Раффа горит свет. Беда с этим Раффом! Совсем не бережет энергии!
– Минутку, – кивнул он сестре и быстро зашагал по коридору. Уже взявшись за выключатель, он вдруг увидел что-то... вернее, отсутствие чего-то. Книжная полка справа от маленькой чертежной доски была наполовину пуста.
Эбби вошел в комнату. Не хватало доброго десятка томов. Перебирая оставшиеся книги, он без труда выяснил, каких именно, так как частенько ими пользовался.
– Что случилось? – Трой стояла в дверях.
– Рафф... – Эбби покачал головой. – Свинство какое!.. – пробормотал он. – Нет, будь у него голова на плечах, он хотя бы сказал мне!..
– Что ты там бормочешь? – спросила Трой.
Но Эбби выключил свет, и они пошли вниз.
И тут Эбби отчетливо вспомнил вчерашнее утро, и как Рафф стиснул зубы, читая письмо из мичиганского санатория. Вспомнил, как они шли по Чейпл-стрит, и как он предложил Раффу денег в долг, и как резко отказался Рафф. Так вот каким путем Рафф достал нужную сумму.
Эбби тут же рассказал о своем открытии Трой, но, разумеется, ни слова не сказал Раффу.
Потому что, когда все собрались на веранде, им и без того было о чем поговорить. И, как ни странно, не Эбби, не Нина, а именно Трой объявила об их помолвке.
Миниатюрная, тоненькая, в сверкающем костюме бабочки, она торжественно и в то же время весело вышла на крыльцо (вероятно, один лишь Эбби заметил, как у нее дрожат губы) и посмотрела сперва на Эбби, а потом на Винса и Раффа огромными глазами, в которых затаилась печаль.
– Ну что ж, – сказала она, – один вышел из игры. Осталось двое...
Белая деревянная табличка "Уэйр-д-Холл" утонула в тени, когда солнце, описав огромную дугу, скрылось на западе за шиферной кровлей колледжа Джонатана Эдуард-са и озарило прощальными лучами каменные зубцы Харкнес-Тауэр. В комнате дипломантов уже сияли длинные трубки люминесцентных ламп, подвешенных к потолку, заливая мертвенным светом фигуры юношей в белых рубашках, склоненные над дубовыми чертежными столами. Оба патефона тихонько играли ("Вест-эндские блюзы" в исполнении трубача Армстронга и концерт для скрипки Бартока в исполнении Менухина), нисколько не заглушая, однако, обычной монотонной музыки чертежного зала; то был сложный контрапункт перешептываний, восклицаний, насвистывания, скрипа карандашей, шелеста кальки, шороха передвигаемых рейсшин и угольников. И все же здесь царила сосредоточенная (хотя и далеко не тихая) тишина.
В южном конце комнаты, где от готического окна в глубокой нише веяло прохладой, работали за своими досками Рафф Блум, Эбби Остин и Винсент Коул. Каждый занимался своим проектом: Рафф – жилым домом, Эбби – городским музеем, Винс – школой.
С отъездом Трой Остин завершилась (а может быть, им только казалось, что завершилась) целая эра в их жизни. Настал новый период, промежуточный; он должен был захватить весь май и часть июня. За считанные недели – решающие для всего семестра – должна быть выполнена основная часть работы.
Вот они и настали, эти дни, когда самоуверенность, небрежность, легкомыслие уступают место вдумчивости, трезвости и целеустремленности; когда после всех вылазок на выбранную площадку, после топографической съемки участка и первых грубых набросков дипломант оказывается лицом к лицу со своим замыслом; когда весь проект наконец принимает четкие очертания; когда терпеливые, самоотверженные консультанты прекращают свои ежедневные обходы, во время которых они не за страх, а за совесть старались направлять студентов, бросая вскользь скупые замечания и намеки, но всячески избегая прямых советов и указаний; когда студенты начинают более серьезно, более сознательно слушать лекции специально приглашенных крупных специалистов, а после лекций вступают в ожесточенные дискуссии, потому что в архитектуре решительно все идеи и принципы, все философские системы как назло противоречат друг другу и каждый студент отстаивает свою веру и честь своего знамени.
Вот и настали эти горячие Дни. Рафф, Эбби и Винс без устали, как заведенные, метались между вудмонтским коттеджем и Уэйр-Холлом. Рафф, который вдобавок по утрам работал в конторе "Скотта и Эймза", решил использовать весеннюю строительную горячку и стал ходить в контору еще и по вечерам. Он пытался сколотить небольшой запасной фонд, чтобы очередные (и, видимо, неизбежные) претензии мичиганского санатория не застали его врасплох.
Едва ли он преуспел бы в этом, если бы не Эбби Остин. В понедельник, после отъезда Трой, Рафф вернулся домой поздно вечером, быстро разделся, принял душ и лег в постель, не заметив в комнате ничего особенного. Но когда он потянулся к выключателю над тахтой, чтобы потушить свет, взгляд его случайно упал на книжную полку. Там на обычном месте стояли знакомые увесистые фолианты. Забыв об усталости, Рафф соскочил с тахты и подбежал к полке; он был счастлив и поражен внезапным возвращением своих сокровищ. Ясно, это работа Эбби Остина. Сразу чувствуется его щедрая рука. Рафф подошел к дверям его комнаты, но Эбби уже спал.