Камни его родины - [30]

– А, все равно! – с неожиданной резкостью перебил Эбби. Он открыл дверь и вошел в дом.

Итак, удобный случай, который Трой просила использовать, был упущен. Рафф вздохнул с облегчением. У него не хватало духу на этот разговор. Более того – он и не хотел ничего говорить.

Он тоже вошел в дом и увидел, что Эбби стоит у грубо сложенного очага, спиной к огромной комнате с нештукатуренными стенами.

– Давай забудем об этом, – сказал Рафф. – Ты не подбросишь меня в город, когда поедешь?

Но Эбби, казалось, даже не слышал его; немного спустя он повернулся: на лице у него не было и следа обычного румянца.

– Можно, я кое-что скажу тебе, Рафф?..

– Что такое?

– Это просто ужасно, Рафф... я никогда не говорил тебе об этом... но теперь, когда вмешалась Трой, все приняло такой оборот, что... – Эбби запутался и умолк.

Стараясь помочь ему справиться с нестерпимым смущением, Рафф сказал:

– Выкладывай. Преподобному О'Блуму можно все рассказать.

– Я задерживаю тебя? – спросил Эбби. – Может быть, у тебя свидание?

– Брось эти китайские церемонии, Эбби. В чем дело?

Но Эбби никак не мог собраться с духом. Он ходил взад и вперед по комнате, его короткие приглаженные волосы тускло блестели, худое лицо подергивалось. Он пытался выразить то, что его терзало, в таких словах, которые не оскорбляли бы его вкуса, сдержанности и чувства собственного достоинства.

– Своим вмешательством Трой вывела все на чистую воду, – начал он наконец. – Но я, честно говоря, не знаю, как теперь поступить. С одной стороны, я готов отказаться от Нины... пойти... завести с какой-нибудь... – Он опять мучительно заколебался, но потом взял себя в руки. – Рафф, а что, если я попрошу тебя...

Рафф все понял…

– Устроить тебе проверку? – спросил он.

Эбби кивнул.

– Понимаешь ли, мне нужно...

– Все ясно, – сказал Рафф; ему хотелось поскорее кончить этот разговор.

– Смог бы ты? – с каким-то отчаянием спросил Эбби.

Рафф дал волю своим чувствам.

– Эбби, – рявкнул он, – сукин ты сын, аскет несчастный, до чего же я люблю тебя! Поехали!

На следующий день, рано утром, когда они расставались на углу Чейпл-стрит и Хай-стрит (Рафф направлялся в нижнюю часть города, к "Скотту и Эймзу", а Эбби нужно было в Уэйр-Холл), Рафф вдруг вспомнил, что не оставил на прежней своей квартире адреса, куда пересылать письма.

– Знаешь, проводи меня на старую квартиру, – попросил он Эбби, – там, верно, накопилась целая гора писем.

Эбби усмехнулся:

– Придется тебе для памяти завязывать узелки на платке.

Они пошли в сторону Йорка к меблированным комнатам, где раньше жил Рафф. В холле на радиаторе парового отопления лежали два толстых архитектурных журнала; рядом с ними Рафф увидел письмо.

Сердце у него тревожно застучало, когда он взял в руки белый конверт с зеленым печатным штампом: "Больница и санаторий "Сосны"".

Возвращаясь вместе с Эбби к Уэйр-Холлу, он вскрыл конверт, заранее понимая, что утешительных известий о матери ждать не приходится.

Ну и негодяи же они, эти попечители престарелых и покинутых: никогда не напишут ничего приятного. Им и в голову не придет сообщить какую-нибудь радостную новость: "... на этой неделе Ваша мать чувствовала себя хорошо", или "Вашей матери очень понравился наш новый телевизор", или "Ваша мать проявляет очень большой интерес к нашему намерению разбить новый сад... "

Как бы не так! В бюллетенях этого мрачного заведения для приговоренных всегда одни неприятности.

"Дорогой мистер Блум, – читал Рафф, – мы ничего не сообщали Вам раньше в надежде, что состояние Вашей матери улучшится. Однако, к сожалению... "

Рафф так и впился глазами в письмо. "Однако". Вот оно: трехсложное словечко – обычный предвестник несчастья. И в руках у него письмо, а не телеграмма, о которой он так глупо мечтал в тот памятный день – первый день весны.

Он шел рядом с Эбби, стиснув зубы, превозмогая странную боль в горле, и переводил неуклюжие намеки больничной конторы на язык простых и неутешительных фактов.

Джулия Рафферти Блум с той хитростью, которую нередко проявляют так называемые слабоумные, изловчилась возобновить знакомство с бутылкой, и теперь у нее развился диабет, так что пусть Рафф вышлет чек на сумму 66 долларов 50 центов для покрытия расходов на лечение и лабораторные анализы.

Что ж, Джулия, ты по крайней мере сохранила ловкость. Не то что остальные: они просиживают остаток дней в креслах, похрустывая косточками, или греют свои ссохшиеся ягодицы в постели, которая неизбежно станет их смертным одром. Ты не похожа на них, Джулия. Пока был жив Моррис, ты еле-еле соглашалась пригубить стакан, а теперь прежняя неутолимая жажда вновь одолела тебя. Несокрушимая католическая совесть даровала тебе отпущение грехов и диабет в придачу.

Они шли по Чейпл-стрит. Участливый голос Эбби:

– Что случилось, Рафф? Что-нибудь с матерью?

Рафф кивнул и сложил письмо.

– Я понял по твоему виду.

– У нее диабет.

– Да что ты!

– Она там недурно проводит время. Дурачит всех этих ворчливых олухов и напивается до потери сознания.

Когда они подошли к Хай-стрит, Эбби неловко сказал:

– Рафф... Я хочу спросить тебя... Если ты на мели или вообще... словом, я мог бы...