Камни его родины - [202]

Рафф ушел слишком поспешно, неучтиво, мечтая убежать – куда?

Куда, господи помилуй; ему бежать? Где она сейчас, и что в эту минуту происходит между ней и Лайлом Кейзом, достопочтенным конгрессменом из Массачусетса?

Нет, надо остаться в Бостоне. Рафф проехал через весь город на Юнион-стрит. Там, по его воспоминаниям, был ресторан "Устрица". Он зашел туда – в теплую, уютную, похожую на корабль комнату, уселся в просторной белой кабине, выпил четыре кружки пива и съел порцию вареных ракушек.

В восемь часов он не удержался и позвонил Остинам, хотя и знал, что это глупо. Нет, сказал Нора, Трой не вернулась.

Рафф выпил еще кружку пива, расплатился и вышел на улицу. Он обошел вокруг Фанейл-холла, поглазел на его крышу и удивительный флюгер в виде кузнечика, потоптался у пустынных киосков, где днем торговали цветами и всякой всячиной.

В девять он опять позвонил Остинам.

Он понимал, что не может ждать ее в Бостоне всю ночь и весь завтрашний день. Он очень устал и пал духом. Поэтому он вернулся к машине и двинулся в обратный путь, на юг, под ночным сверкающим звездами небом.

Была уже полночь, когда он добрался до Смитсбери и увидел огромные волны холмов, залитых лунным светом.

Подъехав к своей конторе – совершенно темной среди других таких же темных домов, Рафф вылез не сразу: у него не было сил двинуться, и он сидел у руля, сгорбившись под тяжестью этого долгого, как столетие, дня. Пока не увидел – или это ему почудилось? – какую-то смутную тень, шевелящуюся у двери, выкрашенной в желто-охряной цвет.

О чем это говорил Лайл Кейз, когда она так резко и невежливо прервала его и, попросив прощения, отправилась звонить в Бостон? Они сидели тогда за столиком ресторана "Кузница" в Эйвоне, неподалеку от Фармингтона.

Трой без труда вспомнила, о чем шла речь. Она всегда слушала Лайла Кейза и наблюдала за ним с огромным интересом: он казался ей незаурядным, сильным, полным энергии. Сама она – Трой Остин Коул – уже потерпела крушение. Отлично понимая, что за человек Винсент, она все же винила в своей неудаче не его, а только себя, свою слабость, свое неумение образумить и удержать его; nm` обвинила себя в малодушии, приведшем к тому, что он растоптал ее гордость, пренебрег ею, покинул ее, одинокую, нелюбимую, нежеланную. А с Лайлом Кейзом она забывала обо всем этом и чувствовала себя так, словно только что выпорхнула из Редклиф-колледжа, готовая обнять весь мир и попытаться внести свой вклад в него...

"Ему только тридцать четыре года, – думала Трой, возвращаясь в ресторан. – Конечно, он пробьется в Конгресс. Возьмет штурмом. Да, его речи мне нравятся, они зажигают меня, и это совсем не значит, что у меня неустойчивый характер. Вот он пьет сейчас томатный сок вместо заказанного ею мартини и объясняет: «Даже то, что я пью или ем, могут использовать против меня. Будущей осенью любой тупица республиканец сможет облить меня грязью, заявив, что я – тайный алкоголик, пьянчуга. То ли дело томатный сок! Тут уж они не подкопаются". Наклонившись к ней и крепко сжав ее запястье, он продолжал: "Послушайте, Трой, я должен использовать то, что вы рассказали мне о Западной Виргинии, перебазировании туда промышленных предприятий. Закон Тафта – Хартли[62] ничего не решает. Запрещать легче всего, но на запретах далеко не уедешь. Вся эта история с бегством промышленников из Новой Англии дает мне материал для конкретных, конструктивных предложений. Вот увидите, я возьму наших стариков за шиворот да так встряхну, что они пробудятся от своего двухсотлетнего сна.

Но как раз во время этой зажигательной речи Трой, непонятно почему, вдруг задумалась над тем, что Эбби рассказал ей утром о Раффе Блуме. Рассказ брата, который тогда привел ее в ярость, теперь внезапно зазвучал по-новому, проник в ее сознание, овладел всеми мыслями. Она спрашивала себя: может быть, она потому не поверила Эбби, что не верила в себя? Боялась поверить?..

Но можно ли было поверить?

Как было не спасовать перед Раффом с первого дня знакомства. После таких полновесных затрещин?.. Шкура-то ведь не двойная! Пришлось похоронить по первому разряду любовь, убитую в самом зародыше, залатать израненную гордость и благодарно принять то, что предлагала жизнь: Винсента, а потом Дебору, первого, чудесно го ребенка, который, казалось, даст возможность хоть отчасти выразить себя и обрести радость. Ту самую радость, которую не удалось найти в любви. А теперь приходится благодарно принимать этого смутьяна, Лайла Кейза... Что угодно, кто угодно, только бы уйти от себя!

Как бы ни называлось чувство, овладевшее Трой, оно было очень сильно. Слушая политическую риторику Лайла, она говорила себе: "Ведь тебе уже досталось – и здорово досталось. Повидайся же с Раффом, посмотри ему в глаза в последний раз, даже задай ему прямой вопрос, не бойся показаться навязчивой. Едва ли это унижение будет страшнее тех, через которые ты уже прошла".

Она уговорила Лайла Кейза отвезти ее назад в Тоунтон и не провожать, схватила свой чемодан и шляпную картонку и выскочила из машины, оставив его одного, ошеломленного, онемевшего от удивления – его, всегда знавшего, что сказать, и способного, если потребуется, произнести речь даже под водой.