Камикадзе - [8]

За время, пока писал книгу, он выслушал и прочел огромное количество таких фраз. Брюква смотрел на него с уважением и обещал посодействовать.

Чем закончился вечерок в «Бронксе», вспомнить Даниил потом не мог. Мало ли их было, таких вечерков? В начале ноября произошло то, ради чего вся эта история и затевалась.

Брюква отвел его в сторонку и, плюясь на новый Даниилов свитер «Polo», зашипел:

– Помнишь, ты меня о Густаве спрашивал?

– Ну?

– Мы с ним встречались. Он спрашивал, не появились ли у нас в отделении люди, готовые на серьезные дела.

– А ты?

– Я рассказал ему про тебя. Сказал, что ты хочешь с ним работать.

– А он?

– Он спросил, серьезный ли ты парень.

– А ты?

– Я сказал, что ты нормальный.

– А я нормальный?

– Говорят, в Москве кого-то из его парней прямо с «калашниковым» в сумке взяли. Пришлось работу всего отделения сворачивать. Теперь ему нужны люди. Так что он тебе позвонит, жди.

Тем же вечером Даниил снова сидел в мягком кожаном кресле, смотрел сквозь большие окна на безлюдную Захарьевскую и в подробностях пересказывал свой разговор с Брюквой.

Выслушав его, Майор хищно улыбнулся.

– Мы сегодня же поставим ваш телефон на прослушивание. Когда он вам, Даниил Владимирович, позвонит, постарайтесь подольше продержать его на связи. Если получится, арестуем его прямо у аппарата. На всякий случай, если он будет предлагать вам встретиться, не отказывайтесь. Премию, о которой мы договаривались, вы сможете получить сразу же после ареста.

Даниил вышел из здания и подумал, что, если неуловимого Густава арестуют в тот момент, когда он будет ему звонить... или, еще лучше, придет на встречу... члены Боевой группы непременно заподозрят... заподозрят его, Даниила Сорокина... и тогда они...

Что они сделают... как далеко смогут пойти... он старался не думать об этом. Он зарывался лицом в золотистые волосы Полины, до изнеможения целовал ее роскошное, упругое тело.

Перед тем как уснуть, они, лежа в кровати, слушали радио. Она доедала мороженое. Он прямо из горлышка пил вкусное красное вино. Той ночью ему приснился их с Полиной дом, стоящий на берегу теплого моря, и в окно этого дома, сжимая в зубах нож, лез длинноволосый угреватый парень родом из Пензы...

Прежде чем Густав позвонил, прошло почти две недели. Первоначальное, до дрожи в диафрагме, напряжение прошло. Даниил начал понемногу верить, что Густав не позвонит.

Но он позвонил.

– Господин Сорокин?

– Да, это я.

– Я читал вашу книгу. Наверное, это лучшая книга о революции, какую я держал в руках.

Они разговаривали недолго. Положив трубку, Даниил не смог понять, хватило ли спецслужбистам времени засечь, откуда звонили. Он положил трубку и только после этого почувствовал, что ему нечем дышать... почувствовал, как дрожат его руки.

Это был последний день, который он провел как обычно. С тех пор как раздался звонок, жизнь его пошла совершенно иначе.

24 сентября. Раннее утро

– Ну давай, Лора...

– Отстань.

– Ну, Лорка...

– Говорю – отстань.

– Давай-давай, не ломайся...

– У тебя совесть есть? К похмельному человеку с такими вещами лезть...

– Я сказал, не капризничай...

– Гребень, ты идиот...

– Тебе сложно?..

– А если меня прямо на тебя вырвет?

Короткое шебуршение. Пара всхлипов. Минутная пауза... снова сопение и скрип пружин кровати.

– Убери свою кретинскую руку... И не надо так глубоко.

Еще одна пауза.

– Да говорю же тебе – не надо... Я сама...

Даниил открыл глаза, послушал звуки из соседней комнаты и снова закрыл. Несколько минут лежал не шевелясь, пытаясь понять свое состояние.

Вроде бы ничего нового. Ноющий пульс в затылке, чужой, не умещающийся во рту язык, пустота ниже диафрагмы. Смущала лишь саднящая боль в правой руке.

Он вытащил руку из-под одеяла, разлепил глаза и рассмотрел ее. Рука как рука... грязные, с траурными ободками, пальцы. Костяшки были разбиты, и на них запеклась черная кровь.

Кому это я вчера? Ах да...

– Давай... давай, милая... моя дев... моя де-евочка...

Даниил поворочался, стараясь глубже зарыться под одеяло. Зажмуриться бы, вжаться лицом в серую от грязи наволочку и пролежать до обеда.

Он свесил ноги, почувствовал холодное прикосновение линолеума. Первое, на что он каждое утро натыкался взглядом, был висевший на стене портрет Гребня. Портрет нарисовала Лора. Лица на нем было почти не разобрать. Зато выделялся здоровенный, изображенный в анатомических подробностях член.

На стуле под портретом грудой была навалена одежда: палестинский платок и футболка Гребня вперемешку с окаменелыми носками Артема и нижним бельем Лоры.

Похоже, вчера парни начали раздевать ее, даже не доведя до кровати. Чем склонять неизвестно к чему, лучше бы заставили девушку постельное белье постирать.

Ежась от холода, он выудил из кучи свой «Левайс», вжикнул зиппером, протянув руку, включил радио и пошлепал в туалет.

За дверью туалета рычал Артем. Даниил подергал ручку и подождал. Артем задыхался, сипел и отплевывался.

– Долго ты там?

Новый фейерверк звуков. Даниил плюнул и пошел в ванную. Из потемневшего зеркала на него глядело смутно знакомое лицо.

За время, пока он, склонившись над раковиной, тер зубы старой, почти лысой щеткой, по облупившейся стене успела пробежать, наверное, дюжина тараканов. Тараканов в квартире было много. Однажды он проснулся оттого, что мерзкая тварь ползла прямо по его волосам...