Началось все из-за легких драгс. Разумеется, из-за них. У него и было-то с собой... меньше двух граммов. Следователь сказал, что, согласно УК РФ, такое количество классифицируется как «хранение наркотиков в крупном или особо крупном размере». Срок – до пятнадцати лет.
Ночью в отделении, где держали Гребня, была попойка. Пьяные крепкозубые милиционеры раз в полчаса заставляли его выходить из камеры и показывать вновь прибывшим коллегам татуировки на теле... сережки в сосках... ухмылялись и говорили, что, когда Гребень доедет до зоны... уж там-то!..
Гребень не любил вспоминать о том эпизоде. Злился, когда Даниил расспрашивал о деталях.
До зоны он не доехал. Родители наняли дорогого адвоката и добились освобождения сына под залог. Вечером следующего дня Гребень уже стоял на перроне Витебского вокзала. Через три часа ехал в поезде по направлению к Минску. А через сорок восемь часов вышел на центральную площадь города Варшава.
После этого он почти пять лет прожил в Европе. Оттуда он вернулся таким, каким был теперь.
– Сколько ты за эти грибы заплатил?
– Тридцак.
– Баксов? – ужаснулся Артем.
– Нет, блядь, рублей!
– Почему так дорого?
– Да ладно, «дорого»! Поляну найти, грибы собрать, в город привезти... Между прочим, за все можно элементарно срок схлопотать.
– Разве за грибы сажают?
– Ха! Я когда в прошлом году последний раз в лес ездил, лично ментовскую машину в кустах видел. Стоит аккуратная машинка... веточками забросанная. А на крыше, как бы, мент с биноклем.
– Да?
– Хотя, говорят, если нарвать не одних поганок, а смешать их со всякими сыроежками, то можно отмазаться. Сказать, что, как бы, не разобрался, думал, лисички.
Гребень, давясь, запихивал в себя бутерброд с маслом, поверх которого аккуратно уложил сразу штук семь поганок.
– Я, как бы, стараюсь из лесу ничего не возить. Либо в городе у парней покупаю, либо уж прямо в лесу и ем. Одно плохо: в поезде накроет – хоть вешайся! Двери электрички хлопают, а я от страха чуть сознание не теряю.
– Я тоже один раз начал жрать грибы и дозу не рассчитал...
– И чего?
– Раза в два больше съел, чем мог. От жадности.
– Дай угадаю! Потом ты сутки блевал?
– Не... Очнулся через день. Стою в парадной и на лампочку смотрю. Она светит, а мне смешно! Яркая такая, необычная... А чего я перед этим делал сутки – не помню.
– К чему ты это?
– Ни к чему. Просто так.
– Неинтересные у тебя истории какие-то.
Артем двумя пальцами брал гриб за ножку, запихивал в рот и, стараясь не жевать, глотал.
– Вкусно хоть?
– Любишь бумагу жевать? Тогда вкусно.
Он скривился и хлебнул из графина с кипяченой водой.
– Ты б их сварил. Супчик бы сделал. Заодно бы и с ужином проблему решили.
– Не варят их, эти грибы. От варки из них весь смак уходит. Одна гадость токсичная остается.
Парни двигали челюстями и прислушивались к тому, что творится у них внутри.
– Давайте, может, видик посмотрим?
– Давайте лучше слышик послушаем!
– Кстати, Жирный, а что это за говно у нас по радио играет?
– Это не говно. Это «Scooter». Модная немецкая группа.
– Убери на хрен этих модных немецких козлов. Поищи нормальное чего-нибудь.
– Чем тебе музыка не нравится?
– Это не музыка, это издевательство над личностью. В Европе такую пердулу гомосексуальную сто лет уже никто не слушает.
Даниил еще раз отхлебнул из бутылки. Пиво успело нагреться и потеряло даже намек на приличный вкус. Он поставил пустую бутылку к раковине, взял еще одну и закурил.
Что за музыку нынче слушают в Европе, Гребень знал хорошо.
В Варшаве он пробыл недолго, дней пять. Ночевать приходилось в «хостеле» – крытом спортзале с серым от грязи бельем. Там жили несколько десятков волосатиков со всей Европы: художники, музыканты... анаша, круглосуточное пиво, групповой секс, пение под гитару, полное отсутствие комплексов... Стоимость – $2 в сутки.
Потом он поменял оставшиеся рубли и злотые на доллары, выпросил у девочки-польки с «Alamo Rent a Car» карту и, изучив ее, решил двинуть дальше.
Всего за тридцать пять дойчмарок он купил «Wochenend Ticket» – льготный «билет выходного дня», действующий с вечера пятницы и до утра понедельника. Этого достаточно, чтобы проехать Германию из конца в конец и оказаться в Голландии.
Он заплатил за туристическую визу и, сидя в вагоне второго класса для некурящих, много часов глазел на одинаковые аккуратные домики с одинаковыми аккуратными лужайками перед входом. В восемь вечера воскресенья он сидел в Роттердаме на набережной Мааса и пил холодный «Budweiser».
На данном этапе он отлично знал, чего хотел. Он хотел жить в собственной квартире, слушать музыку, которая ему нравилась, и никогда в жизни не общаться больше со жлобьем.
Через три месяца он уже мыл полы в чумазом кинотеатрике и жил в цокольном этаже частного дома на набережной. До рейв-пароходика «Штубниц» (ежедневные, кроме понедельника, вечеринки с «экстази», тощими голландскими фройляйн и непринужденным оральным сексом в кабинках туалетов) было рукой подать, а денег за мытье полов хватало, чтобы на уик-энд до полной отключки укуриться кампучийским гашишем. И никаких тебе пьяных омоновцев.
Со временем помимо гашиша попробовал он и модный кокаин, а из Роттердама съездил не только в соседние Бельгию с Францией, но добрался даже до Рима.
